– Да что на вас нашло? Вы что, вообразили себя моим телохранителем? Я вас о чем-нибудь просила?
Он поставил кофейник и повернулся ко мне со спокойным лицом.
– Нет, но я люблю вас.
Тут у меня все закружилось перед глазами, и я начала сползать со стула. Ослабленная еще и бессонницей, я впервые в жизни грохнулась в обморок.
Очнулась я на канапе, и первое, что увидела, было потрясенное (наконец-то) лицо Льюиса. Некоторое время мы молча смотрели друг на друга, потом он протянул мне бутылку скотча. Я сделала большой глоток, потом еще. Сердце стало биться ровнее. И меня охватила ярость.
– Ах, вы меня любите? В самом деле? И поэтому вы убили бедного Фрэнка? И несчастную Луэллу? Так что же вы не убьете Пола, раз так? Он же мой любовник!
– Потому что он любит вас. Но если он попробует бросить вас или причинит зло, я его тоже убью.
– О боже, да вы ненормальный. Скольких же вы убили прежде?
– До того, как узнал вас, – ни одного. Это было ни к чему, я никого не любил.
Он вскочил, прошелся по комнате, потирая подбородок. Мне казалось, я сплю и вижу кошмарный сон.
– Понимаете, до шестнадцати лет меня били чаще, чем ласкали. Мне никто ничего не давал задаром. Потом, когда исполнилось шестнадцать, я всем занадобился – мужчинам, женщинам и так далее, но при одном условии… они хотели… как сказать… Они хотели…
Нет, это уж слишком: целомудренный убийца. Я прервала:
– Я понимаю, о чем речь.
– Ничего и никогда, ничего и никогда просто так, бесплатно, бескорыстно. Так было всегда до тех пор, пока я не встретил вас. Пока я лежал там, наверху, я сперва думал, что в один прекрасный день вы… вы захотите, чтобы…
Он покраснел. Я, наверное, тоже. Бред, бред, что-то среднее между Дж. Х. Чейзом и Делли. Я ощущала себя совершенно разбитой.
– Но когда я понял, что это просто от доброты, то полюбил вас. Вот. Я знаю, вы считаете меня слишком молодым, вы предпочитаете Пола Брета, я вам не нравлюсь, но я могу хотя бы защищать вас. Вот.
Вот. Как он выразился: «Вот». Вот. Попалась. И ничего нельзя сделать. Я пропала. Подобрала на дороге, у обочины, психа, убийцу, маньяка. Пол снова прав. Он всегда прав.
– Вы сердитесь? – мило поинтересовался Льюис.
Я не сочла нужным ответить. Как прикажете «сердиться» на человека, совершившего три убийства, чтоб доставить вам удовольствие? Слово показалось мне слишком детским. Я задумалась, вернее, сделала вид, что задумалась, голова была совершенно пустой.
– Вы знаете, Льюис, что я должна сдать вас в полицию?
– Пожалуйста, – ответил он безмятежно.
– Я должна немедленно туда позвонить, – произнесла я сдавленным голосом.
Он поставил телефон рядом со мной, и мы еще некоторое время томно разглядывали друг друга.
– Как вы это сделали? – спросила я.
– Фрэнку назначил от вашего имени встречу в мотеле, в номере, снятом по телефону. Я залез туда через окно. Что до Болтона, я сразу понял, что он за птица, и сделал вид, что согласен. Он страшно обрадовался, назначил мне свидание в том подозрительном отеле и дал ключ от комнаты. Так что никто меня не видел. Ну а Луэлла… Я целую ночь отвинчивал гайки с ее машины. Вот и все.
– Этого вполне достаточно. Что же мне теперь делать?
Конечно, можно было бы выгнать Льюиса и никому ничего не говорить. Но это все равно что выпускать хищника на волю. Тогда никто не помешал бы ему следить за мной со стороны и сеять смерть вокруг. Я могла потребовать, чтоб он уехал, но он подписал долгосрочный контракт, и его бы везде разыскивали. И я не могла выдать его полиции. Я никого не могу выдать полиции. Тупик.
– Но никто не страдал, – сказал Льюис. – Все происходило очень быстро.
– Это большое счастье, – язвительно подтвердила я. – А я-то полагала, вы кромсали их на кусочки перочинным ножиком.
– Вы прекрасно знаете, что нет, – мягко произнес он и взял меня за руку. По рассеянности я позволила ему это сделать. Потом я подумала, что вот этой тонкой теплой рукой, что сжимает сейчас мою ладонь, убиты три человека. Почему-то это уже не вызывало ужаса. Тем не менее я решительно отняла руку.
– А вчерашнего мальчика, его вы тоже хотели убить?
– Да. Но это было глупо. Я переборщил с ЛСД и ничего не соображал.
– Ну да, а с ясной головой… Льюис, вы понимаете, что натворили?
Он взглянул на меня, а я всматривалась в его лицо: зеленые глаза, красиво очерченный рот, черные волосы, гладкая кожа. Я искала в нем хоть каплю понимания случившегося либо черты садизма. Но ни того, ни другого не обнаружила. Только безграничную нежность ко мне. Он смотрел на меня, как смотрят на капризных детей, чьи беды и выеденного яйца не стоят. Готова поклясться, в его взоре сквозила снисходительность. Это меня доконало: я разрыдалась. Он обнял меня, стал гладить по голове. Я не сопротивлялась.
– Между вами и мной со вчерашнего вечера не может быть ничего такого, о чем стоило бы плакать, – прошептал он.
Глава 11
Крупные неприятности обычно заканчиваются для меня печеночным приступом. Так случилось и на этот раз. Он продолжался два дня. Меня так прихватило, что все это время я не имела возможности думать о чем бы то ни было. Было просто не до того. Ослабевшая и печальная, я преисполнилась решимости все уладить. Кому-то покажется, что два дня тошноты и боли – невысокая плата за три трупа. Но лишь тот, кому незнакомы печеночные колики, посмеет бросить в меня камень. Наконец я смогла встать и попробовала передвигаться на ватных ногах. Убийства, совершенные Льюисом, теперь значили для меня не больше, чем мои декларации о доходах. К тому же бедняга провел два дня у моего изголовья, меняя компрессы, заваривая ромашку, и вообще нянчил меня, словно сиделка. Он с ума сходил от беспокойства, и я не могла укусить руку, которая меня выхаживала.
Но я твердо решила раз и навсегда поставить все точки над i. Когда я достаточно окрепла, чтобы съесть бифштекс и запить его стаканом виски, я позвала Льюиса в гостиную и предъявила свой ультиматум:
1. Он твердо обещает никого не убивать без моего разрешения (само собой, я б ему такого сроду не позволила, но мне казалось тонким дипломатическим ходом – не лишать его надежды).
2. Обещает навсегда отказаться от ЛСД.
3. Обещает приискать себе дом.
Самым сомнительным представлялся третий пункт. Но Льюис с необычайно серьезным видом согласился на все.
Кроме того, поскольку мне не улыбалось жить под одной крышей с садистом, я стала расспрашивать его, что он чувствует, совершив три убийства. Его ответ отчасти меня успокоил, хотя, разумеется, не слишком. Ничего не испытывает. Он не был знаком с покойными, поэтому их смерть его не расстроила. Но удовольствия от этого он тоже не получил. Все лучше, чем ничего. Другими словами, его не мучили ни угрызения совести, ни ночные кошмары. Абсолютно аморальная личность! И я начинала опасаться, не становлюсь ли такой же.
Дважды, пока я болела, приезжал Пол Брет, но я категорически отказывалась его принять. Во время приступов я так дурнею! Совершенно исключено, чтобы мой любовник увидел меня с желтой кожей, с мешками под глазами и тусклыми волосами. А вот Льюис меня совершенно не смущал. Потому, конечно, что в наших отношениях не было и тени чувственности. И еще: вспоминая, каким тоном он признался в то утро, что любит меня, я была почти уверена, что, будь я с головы до пят в лишаях, он бы и то не заметил. Это было и оскорбительно, и лестно в то же время. Я попыталась объяснить это Полу, нежно упрекнувшему, когда я вышла на работу:
– Льюис все дни за тобой ухаживал, а мне ты даже не показалась.
– Я так ужасно выглядела! После ты и посмотреть бы на меня не захотел.
– Как странно! Знаешь, я долго не мог поверить, что у вас с Льюисом ничего нет, но теперь-то в этом
