взморье. Он пожелал, чтобы Фридрих жил с ним…
Целебный морской воздух подействовал благотворно. К концу лета старый Цандер совершенно поправился, перебрался в город и стал снова ездить на службу…
Подошло время Фридриху ехать в Данциг. Однако у него из головы не выходили слова отца, сказанные на смертном одре: «Учись здесь… стань инженером». Он боялся, что разговор о Данциге может вызвать новый сердечный приступ… «Может, отец забыл о своем желании или передумал? Впрочем, теперь, когда возобновились занятия в Риге, меня не очень тянет в Данциг».
Однажды, когда отец вышел в сад подышать свежим воздухом, Фридрих подсел рядом на скамейку:
– Папа, я бы хотел с тобой поговорить. Можно?
– Уж не собираешься ли снова в Данциг? Хочешь бросить отца-старика?
– Нет, напротив, я хочу опять поступить в наш Политехнический.
– Благое дело, сынок. Я знал, что ты поступишь благоразумно, – обрадовался отец, – иди и подавай прошение. Тебя тут помнят и любят…
4
Цандеру не зачли ученье в Данциге и приняли снова на первый курс. Он считал это несправедливостью. Учился без увлечения, пропускал многие лекции, проводя это время в библиотеке. Так прошли последние месяцы девятьсот седьмого года.
После рождественских каникул стали читать новые предметы, и у Фридриха опять возник интерес к занятиям. Правда, на лекции по математике он по-прежнему не ходил, потому что отлично знал ее. Однако технические дисциплины изучал старательно и увлеченно.
Зима была промозглая, гнилая. Снег выпадал и снова таял. Дули пронзительные влажные ветры. На улицу люди выходили лишь при крайней нужде.
Но однажды утром Фридрих проснулся и увидел на крышах снег. Он подбежал к окну. Весь сад был запушен: снег лежал на земле, на ветвях, на прошлогодних, еще не опавших листьях; и ни малейшего дуновенья ветерка.
– Наконец-то, наконец-то настоящая зима! – радостно воскликнул он и, быстро одевшись, побежал вниз, достал из чулана лыжи, натер их парафином.
– Фридрих, разве ты сегодня не пойдешь в институт? – спросила Матвеевна.
– Первые два часа математика, мне разрешено не посещать. Хочу прокатиться на лыжах.
– Вначале выпей кофе. Завтрак давно готов.
– Сейчас, сейчас! – весело крикнул Фридрих и побежал к себе в комнату.
Спустился он в толстой вязаной фуфайке и теплой шапочке. Выпил наскоро кофе и, взяв лыжи, вышел на тихую улицу, где уже была проложена лыжня…
Часа через полтора вернулся розовый, сияющий.
Няня давно не видела его таким. Она обрадовалась и, положив ему в портфель кулек с пирожками, проводила в институт.
Только Фридрих разделся и поднялся в вестибюль, как раздался звонок, из аудитории высыпали студенты. По лестнице вниз шел белокурый высокий парень, неся какое-то крылатое сооружение, похожее на самолет.
– Послушайте, – остановил его Фридрих, – что за модель у вас? Новый самолет?
– Нет, это аэролет!
– Аэролет? Я не слыхал… Кто же его изобрел?
– Собственно, это еще только проект… Причем весьма примитивный… А вы что, интересуетесь воздухоплаваньем?
– Меня больше увлекает проблема межпланетных перелетов.
– Вот как? – удивился белокурый. – Вы на каком факультете?
– На механическом.
– И я тоже! Давайте знакомиться. – Белокурый протянул крепкую широкую ладонь. – Стрешнев! Андрей Стрешнев!
– Фридрих Цандер!
– Как же я вас не знаю? Вы на каком курсе?
– Собственно, я поступил еще в пятом, но после закрытия института учился в Данциге… Теперь снова на первом.
– А я на втором. Рад познакомиться. Я знаю человека, который первым поднял вопрос о межпланетных перелетах.
– Циолковского?
– Да. Вы слышали о нем?
– Как же. Читал и изучал его статью.
– А мы с ним живем в Калуге и, можно сказать, друзья.
– Что вы? Это удивительно…
Резко задребезжал звонок.
– Ах, как жалко… У вас много еще лекций?
– Две.
– И у нас две. Отлично! Тогда после лекций встретимся здесь. А сейчас я бегу – надо отнести аэролет. – Стрешнев кивнул Цандеру и побежал вниз…
Пока шли занятия, падал пушистый снежок. Было безветренно, тепло.
Стрешнев и Цандер вышли из института и, не сговариваясь, пошли парком вдоль канала. Один высокий, широкоплечий, с буйными русыми вихрами, бьющими из-под синей студенческой фуражки, второй – пониже ростом, худенький, с бледным одухотворенным лицом.
– Разрешите вас называть Андреем? – спросил Фридрих, заглянув в ясные и добрые глаза Стрешнева.
– Только так!.. А вас Фридрих?
– Да… Вы извините, Андрей, что на перемене в спешке я не спросил о вашей модели. Не сочтите это за невнимание или невежливость.
– А, пустое… А вы хотите знать о ней?
– Очень хочу… Модель ваша не похожа на модели известных самолетов.
– Я, видите ли, хотел объединить в ней дирижабль и самолет.
– Оригинально! Кто же видел вашу модель и как отзываются?
– Наши профессора еще не высказали своего мнения, а Циолковский похвалил.
– Правда? Это должно вас воодушевить. Я ночи не спал, когда познакомился с его статьей о ракете… А кто он – ученый инженер?
– Да нет, Константин Эдуардович занимает скромную должность учителя городского училища.
– Невероятно! Я сам проверял его расчеты… Он не просто высказал идею, он дал теоретические обоснования.
– Это необыкновенный человек! Я согласен с вами, Фридрих, но в жизни он очень прост и скромен.
– А что, он продолжает работу над ракетой?
– Нет, он сейчас увлечен дирижаблями. Строит модели цельнометаллических дирижаблей.
– Это интересно. Дирижабли завоевывают признание. За границей много пишут о немецких цеппелинах. Я сам видел, как цеппелин прилетал в Ригу.
– Говорят, правительство закупает в Германии несколько цеппелинов для военных целей. У нас в Риге начали строить для них огромные ангары.
– Где же?
– Около вокзала, на опытном поле, разве вы не видели?
– Нет, я даже не слышал… Андрей, знаете что… Мне так о многом надо с вами поговорить, а снег все идет и идет… Поедемте ко мне, я живу недалеко, в Задвинье.
– Право, не знаю… может, зайдем в кафе – очень хочется есть.
– У меня есть пирожки, – спохватился Фридрих и, открыв портфель, достал кулек. – Вот, угощайтесь.
– Спасибо, не откажусь.
