Стрешнев понял – уговорить Цандера не удастся.
– Боюсь я за тебя, Фридрих… Свалишься…
– Не свалюсь! Ведь двигатель делаем, Андрюша. Сейчас я могу работать за троих…
– Тогда вот что: по возвращении из Калуги я возьму на себя все заботы о двигателе, а ты – ты поедешь в санаторий! Выхлопочу тебе дополнительный отпуск. Согласен? Даешь слово?
Цандер подумал и протянул руку:
– Даю!..
Стрешнев вернулся в первых числах сентября 1929 года, когда камера сгорания была полностью готова и Степан Дубосеков заканчивал пригонку воздушного насоса и бензопровода.
Стрешнев придирчиво осмотрел камеру и довольно улыбнулся:
– Не зря я тебя рекомендовал, Степан. Верно говорят, что у тебя золотые руки.
– Рано еще судить о моей работе, Андрей Сергеич, двигатель не мертвая модель… Подождем, что он сам о себе скажет…
– А когда испытания?
– Ждали вас… Да вон и Фридрих Артурович идет… спросите у него.
– А, Андрей, наконец-то! – радостно воскликнул Цандер, крепко пожимая большую, загорелую руку друга. – Хорош, хорош! Румяный, упитанный – прямо нэпман!.. Ну, ну, не обижайся – шучу…
– Привез тебе тысячу поклонов. Циолковский очень разволновался, когда узнал, что ты создаешь реактивный двигатель. Передавал привет и пожелания больших успехов.
– Спасибо! Я рад…
– Когда же испытания, Фридрих?
– Я думаю – в пятницу. Это хороший день…
– Ладно! Я всех оповещу…
В пятницу после работы, когда в кузнечном цехе почти никого не осталось, Дубосеков со Стрешневым принесла двигатель и прикрутили его проволокой к большой наковальне.
Скоро пришли Цандер с Крамешко и директор с секретарем партячейки.
– Ну, что же, пожалуй, будем начинать? – спросит Крамешко.
– Сейчас, только провод протянем, – сказал Стрешнев.
Цандер сам осмотрел двигатель, проверил бак с бензином и, взглянув на барометр, немного подкачал воздуху.
– Как с зажиганием?
– Все готово! Пульт управления будет здесь за печью, – ответил Стрешнев, – прошу всех сюда.
– Да, да, товарищи, пройдите туда, – попросил Цандер, – возможны всякие неожиданности.
Когда все отошли, Цандер несколько секунд постоял наедине с двигателем и ласково погладил его, как бы говоря: «Дружище, не подведи», – подошел к пульту управления и положил руку на выключатель:
– Внимание! Включаю.
Все замерли. Воцарилась тревожная тишина.
Цандер почувствовал, как его лицо покрывается испариной.
– Не томи, давай! – буркнул директор.
Цандер дрожащей рукой включил зажигание. Двигатель фыркнул и вдруг издал шипяще-свистящий звук, похожий на завывание дисковой пилы.
– Ишь, как ревет! – удивленно сказал директор и вышел из укрытия. – От горшка два вершка, а гудит, как броненосец «Потемкин»!
Цандер подбежал к двигателю, взглянул на приборы, еще качнул насос.
Двигатель заревел сильнее.
На глазах Цандера блеснули слезы радости. Он взглянул на подошедшего Стрешнева, как бы спрашивая: «Ну, что?» Но тот уже протягивал к нему руки:
– Фридрих, дружище, поздравляю! Слышишь, поет, бродяга… Значит – победа!..
Глава одиннадцатая
1
В тридцать втором была ранняя, спорая весна. В конце апреля зазеленели деревья, и старая запущенная Москва повеселела, стала живописней, приветливей. Кое-где уже вывешивали красные флаги, на фасадах больших домов укрепляли портреты вождей и красочные панно. Москва жила суматошной, предпраздничной жизнью.
На заводе «Мотор» к майским праздникам готовили подарок – новый мощный авиационный двигатель. Однако с испытаниями не ладилось. Над отладкой работали днем и ночью. Стрешнев, как один из авторов проекта, целую неделю не выходил с завода, следя за работой в цехах, на сборке, на испытательной станции. Лишь когда совсем выбивался из сил, приходил в кабинет, чтоб на часок прикорнуть на диване…
В субботу с отладкой было закончено, и двигатель заработал ровно, без перебоев, легко наращивая и гася число оборотов. Испытания велись всю ночь и прошли на редкость успешно. В воскресенье часов в десять утра и рабочие, и инженеры были отпущены домой.
Стрешнев, выйдя на воздух, прогретый весенним солнцем и пропитанный сладким запахом молодой клейкой тополиной листвы, почувствовал необыкновенную легкость – усталости как не бывало. Захотелось пройтись пешком, ни о чем не думая и не заботясь.
Он шагал, насвистывая, сняв кепку, и чувствовал, как легкий ветерок играл в его густых, слегка курчавящихся волосах.
На перекрестке улиц у старой, облупленной, полуразрушенной церкви со спиленными крестами стояла и крестилась старушка.
– Бабушка, что же вы молитесь, ведь церковь-то не работает?
– Это ничего, голубчик, что не работает, зато она стоит… Сколько ее ни ломали, сколько ни взрывали, а сокрушить не могли. Так и веру христианскую сокрушить невозможно… Камни останутся от храма, мы и на камни молиться будем…
Стрешнев, ничего не сказав, пошел дальше, но старушка смутным видением продолжала стоять у него перед глазами. «О вере она хорошо сказала! Вера – могучая сила! Если человек верит во что-то – в бога, в черта, в свою собственную идею – он в десять раз сильнее неверующего…»
Вспомнился Цандер – худенький, хрупкий, с тонкими белыми руками. «Кажется, дунет ветер и он упадет, а какая силища в этом человеке! Сколько он сделал!.. Кажется, в прошлом году показывал мне расчеты траекторий полета межпланетного корабля на Марс. Это поразительно! Он рассчитал и сроки отлета, и время нахождения в пути, и силу притяжения Солнца и других планет, и влияние этого притяжения на скорости полета. Он разработал способ, по которому астронавты смогут определить орбиту своего корабля и координировать его движение.
А реактивный двигатель! Фридрих не удовлетворился первой удачей. Теперь разрабатывает проект нового, более мощного двигателя – ОР-2 (опытный реактивный – два). Где берет он силы для этой деятельности, которой бы хватило на пятерых? Только вера, несокрушимая, непоколебимая вера в свою идею дает ему энергию».
Стрешнев, углубившись в размышления, не заметил, как вышел к Разгуляю. Впереди рыжая лошадь, запряженная в ломовые дроги, везла что-то, накрытое брезентом. Ямщик шел рядом с лошадью, держа в руках вожжи, а сзади за дрогами устало шагали пятеро мужчин с обнаженными головами.
– Гражданин, не знаете, кого хоронят? – спросил Стрешнева худенький старичок.
– Нет, не знаю…
– Странно… Гроб закрыт брезентом и кажется каким-то маленьким… Может, кто на самолете разбился?
– Не знаю, – сказал Стрешнев и ускорил шаги.
В это время лошадь поворотила на Басманную, и среди шагавших за дрогами Стрешнев увидел Цандера.
Он пошел еще быстрее, по самому краю панели, чтобы лучше рассмотреть и дроги, и людей, идущих за ними.
Цандер, словно почувствовав, что Стрешнев идет рядом, взглянул на панель и, увидев его, приветливо
