«Эол» был оснащен паровой машиной и котлом со спиртовой топкой мощностью в двадцать лошадиных сил. Это был довольно большой самолет, с размахом крыльев в четырнадцать метров. Весил он сто один килограмм.
Адер пытался поднять «Эол» в воздух, но помешали какие-то неполадки. Работа над совершенствованием «Эола» продолжалась.
Циолковскому удалось обстоятельно познакомиться с описанием смелых полетов немецкого исследователя и конструктора Отто Лилиенталя на собственных планерах.
Узнал он также некоторые подробности о проекте и подготовке к строительству самолета-гиганта английским изобретателем, создателем знаменитого пулемета – Хайром Максимом.
Сведения, просочившиеся в печать, поразили Циолковского: самолет Максима должен был весить больше трех с половиной тонн, иметь размах крыльев 31,5 метра и фюзеляж 21,3 метра. Высота самолета превышала десять метров. Две паровые машины, предназначенные для вращения пропеллеров, работающие на бензине, должны были развивать мощность в триста шестьдесят лошадиных сил…
Намечалось также строительство самолетов в Америке. Там даже были утверждены для изобретателей две премии: в сто тысяч и в двадцать пять тысяч долларов.
Самолет Можайского, поврежденный при попытке подняться в небо, ремонтировался и совершенствовался.
Циолковский понял, что самолетами увлечены не только в России, но и на Западе. Ими заинтересовались крупные промышленники, вроде Максима, которые не поскупятся на затраты, чтобы добиться успехов.
Эти обстоятельства заставили Циолковского серьезно задуматься над проблемой самолетостроения.
Тщательно изучив все доступные материалы, он пришел к заключению, что поиски конструкции самолета ведутся не совсем рационально.
Однажды Циолковский вышел погулять в сумерки и, незаметно дойдя до базарной площади, остановился удивленный. У коновязи, на снегу, важно разгуливал большой грач.
«Странно. Откуда в середине зимы грач? Очевидно, был ранен и не смог улететь осенью». Циолковский осторожно приблизился, чтоб лучше рассмотреть черную, отливающую лиловым, птицу. Грач, заметив его, подпрыгнул, энергично взмахнул широкими крыльями и, высоко взлетев, плавно опустился на березу.
«Красиво летит! – подумал Циолковский, и вмиг его мысли перенеслись к тем дням, когда в Боровске он наблюдал за полетами птиц и насекомых. – Менделеев предостерегал, что нельзя рабски подражать природе, а все-таки нужно учиться у нее! Я не видел, чтоб по небу летали бескрылые существа, вроде моего аэростата. Не видел! А если снаряд будет тяжелее воздуха – крылья необходимы. Но едва ли они должны быть такими угловатыми, как у самолета Можайского или «Эола». Самолет нужно проектировать и строить, по подобию птицы. У грача большие широкие крылья с мягкими очертаниями. Я их видел сейчас и хорошо запомнил…»
Циолковский направился домой и, закрывшись у себя в комнате, засел за наброски… Ему представлялось, что самолет должен быть обтекаемой формы с утолщенными спереди широкими, слегка изогнутыми, суженными на концах крыльями. Сделав контурный рисунок самолета, в виде распластанной птицы, он затем нарисовал его профиль округлым, чтоб меньше было сопротивление.
«Если снабдить его сильным бензиновым двигателем, обязательно полетит… Однако, в случае удачи, самолет едва ли сможет поднять больше трех человек, а аэростат поднимет двести, триста, пятьсот! Он может стать настоящим воздушным кораблем!.. Нет, все-таки следует работать над аэростатом».
В дверь тихонько постучали.
– Костя, ты не спишь? – спросила жена.
– Нет, работаю, а что?
– Третий час ночи! Ведь завтра в училище…
– Уже так поздно?! Я не знал… Сейчас, сейчас лягу…
4
В середине марта подули теплые ветры, зажурчали ручьи. От яркого солнца и веселого крика грачей стало радостней, отрадней на душе.
Во вторник утром Варвара Евграфовна ходила на базар и, возвращаясь, видела, как по бурой от навоза дороге, позвякивая колокольчиками, ленивой рысцой бежала почтовая тройка, в розвальнях, связанные цепями, громоздились большие кожаные мешки.
«Видно, конец санному пути, – подумала Варвара Евграфовна, – начнется распутица – ни газет, ни писем не дождешься…»
Придя домой, она принялась готовить и не заметила, как подошло время обеда – вернулись из училища Любаша с Игнатиком, вот-вот должен был прийти Константин Эдуардович. «Припозднилась я сегодня», – подумала Варвара Евграфовна и, услышав стук калитки, крикнула комнаты няне:
– Лукинишна, собирай на стол, кажется, «сам» идет.
– Сейчас, сейчас, голубушка, – откликнулась няня.
Дверь широко распахнулась, и в кухню вошел бородач с кожаной сумкой.
– Здравствуйте! Здесь проживают господа Циолковские?
– Здесь, здесь!
– Вот, извольте расписаться в книге – вам пакет из Петербурга. Другой месяц блуждает… Переслан из Боровска.
– Спасибо… Это мужу.
Варвара Евграфовна расписалась, взяла пакет.
– Ох и печет, – вздохнул почтальон, пряча книгу в широкую сумку. – Нет ли у вас кваску?
– Квасу нет… Может, чайку выпьете?
– Благодарствую… совсем упарился… охота квасу… Ну, да раз нет – что поделаешь… Прощевайте!..
Почтальон ушел, а Варвара Евграфовна, взвесив на руке пакет, решила, что в нем что-то очень важное, и отнесла в спальню, спрятала под подушку…
Циолковский, пообедав, поиграл с ребятами, а потом прошел к себе в комнату.
Варвара Евграфовна, видя, что он в хорошем настроении и еще не успел заняться делами, поспешила к нему с пакетом.
– Вот, Костенька, сегодпя принесли… чувствует мое сердце, что-то хорошее…
– Ты всегда меня успокаиваешь, Варенька!
Он разрезал шнурок, вскрыл пакет и достал внушительную на вид, неразрезанную книгу.
– Ой, что это, Костя?
– «Труды Отделения физических наук Императорского общества любителей естествознания за 1891 года. Том четвертый», – прочитал Циолковский, не переводя дыхания.
– Зачем же это тебе?
Циолковский взял нож, наскоро разрезал листы, где было оглавление, и радостно закричал:
– Вар-ря, Варюша! Ура-а-а! Напечатали мою работу.
– Что ты, Костя. Где? Я хочу видеть сама.
– Вот, вот гляди! «Давление жидкости на равномерно движущуюся в ней плоскость»! Мою, мою статью напечатали! И где – в трудах Императорского общества! Каково! Варя!
Варвара Евграфовна осторожно взяла книгу, посмотрела, прижала к груди:
– Даже не верю… Ой, Костя, как я рада. Наверное, за это заплатят?
– Заплатят… Разве в этом дело?..
– Но ведь мы так нуждаемся…
– Не беда! С голоду не умираем… Важно то, что весь ученый мир прочтет. Все узнают мои мысли. Десять лет бился, и все-таки не даром… Вот чем я горд, Варя. Ведь в «Трудах общества естествознания». А?
– Да, да, Костя. Я рада за тебя. Поздравляю! С победой тебя, Костя! С победой!..
5
Когда изнеженного, провинившегося баловня нашлепают, он горько заплачет… Если же на ребенка сыплются тумаки изо дня в день – он привыкает и даже перестает обижаться. Так и со взрослыми!
