Федоров, крепко пожимая руку Василию Алексеевичу, говорил:
– Главное, не волнуйтесь, помните, что излишнее волнение может вам помешать и плохо отразится на ходе испытаний. Если случатся задержки или заедания, устраняйте их так же хладнокровно, как вы это делали в Ораниенбауме.
– Как-то боязно, Владимир Григорьевич…
– Понимаю; такое чувство испытывают все изобретатели, особенно при первом испытании своего детища. Поверьте, когда испытывали мою винтовку в девятьсот седьмом, я волновался не меньше вас.
– Помню, Владимир Григорьевич, а все-таки…
– Ничего, ничего, будьте смелей!
Ящик с разобранным пулеметом кое-как внесли в купе и положили на пол.
Дегтярев и сопровождавшие его люди, орудуя руками, пробились туда же и, не найдя мест, примостились на ящике. Поезд был до отказа набит мешочниками, спекулянтами и какими-то подозрительными людьми, неизвестно куда и зачем едущими.
Товарищи Дегтярева, осмотревшись, стащили с полки заспанного нэпмана и предложили прилечь Василию Алексеевичу.
– Нет, нет, я не лягу, – запротестовал он, – я хорошо выспался дома, да и не так уже долго проедем.
С полки свесилась взлохмаченная голова.
– А позвольте полюбопытствовать, что за товар везете, может, переуступите мне.
Дегтярев вспыхнул… Но стрелок-испытатель Малинин приподнялся и, поднеся к самому носу любопытного огромный кулачище, прошептал:
– Я те покажу товар.
Этот жест произвел на обитателей купе должное впечатление: все притихли и, немного пошептавшись, уснули. Был уже поздний час, и товарищи Дегтярева тоже задремали, а Василий Алексеевич, посасывая трубочку, все думал о предстоящих испытаниях своего пулемета.
Больше всего его волновал затыльник и коробка, которые трескались еще при испытании на заводе. Правда, теперь коробка была сделана заново с некоторым утолщением, и все же он беспокоился. – «Уж больно металл непрочный». А где было достать в те годы качественный металл? Страна только залечивала раны, нанесенные войной и разрухой, о чудесных металлургических заводах – Магнитогорском, Кузнецком, Электростали, построенных в первой пятилетке, тогда могли лишь мечтать.
«Ну, что будет – то будет, – думал Дегтярев, – за конструкцию не боюсь, а вот за прочность… как заставят дать выстрелов этак тысяч десять – пятнадцать… – не знаю…»
Но вот в окно заглянуло мутное дождливое утро. В купе зашевелились, начали собираться. Кондуктор, погасив и спрятав в карман свечку, сонным голосом оповестил:
– Подъезжаем к Москве!
– Ну как настроение, Василий Алексеевич? Вздремнули? – опросил стрелок-испытатель.
– Спасибо, чувствую себя хорошо.
– Этот буржуй насчет товару не приставал?
– Нет, не приставал…
– Ну и ладно!.. Давайте выходить. – Он взвалил на спину ящик и, крикнув: «Поберегись!» – направился к выходу…
Испытания были назначены в тот же день; Дегтярев с товарищами, наняв извозчика, отправился на полигон.
Погода не улучшалась: дождь то переставал, то начинался снова, небо было обложено густыми хмурыми тучами.
Пока добрались до полигона, порядочно вымокли и продрогли. Но тут, словно приветствуя новое изобретение, вдруг выглянуло солнце, подул легонький ветерок, и Дегтярев мигом повеселел.
Пулемет собрали и стали дожидаться комиссии. Скоро приехали старые знакомые Дегтярева – изобретатели Токарев и Колесников со своими пулеметами, тоже намеченными к испытанию, а за ними на полигон вышла группа военных.
– Комиссия! Комиссия! – пролетел шепот среди собравшихся.
Дегтярев сразу узнал среди членов комиссии Семена Михайловича Буденного, От сознания, что его пулемет будет испытывать сам товарищ Буденный, он ощутил большую радость и в то же время робел, Его томило какое-то нехорошее предчувствие…
– Занять места! – раздалась команда.
К Дегтяреву подошли военные и указали, куда нужно поставить пулемет.
Пулеметы Токарева и Колесникова установили по соседству.
– Что ж, давайте начинать! – сказал Семен Михайлович.
– Изготовиться к стрельбе! – раздалась команда.
Стрелок-испытатель поплевал на руки:
– Разрешите-ка, Василий Алексеевич.
– Нет, нет, я сам буду стрелять!
