Он тупо смотрит на меня.
– А что же?
Я смотрю ему в глаза, пока он не опускает взгляд. Он то ли озадачен, то ли обеспокоен услышанным.
– У тебя есть доказательства?
– Интуиция, – говорю я.
– Ладно, я ценю интуицию не меньше остальных, и твое чутье всегда потрясает, но все же, я думаю, ты ошибаешься. Она заболела и умерла. Оставь это дело.
– Не могу, пока не уйдет это чувство.
– Папа уже все узнавал. Если он удовлетворен…
– Так ты хочешь сыграть или нет?
– Как? – интересуется он.
– Ты знаешь Внутренний мир лучше меня. Можешь составить список мест, где бывала Гесса перед смертью?
– У меня нет такого доступа, но, думаю, могу немного покопаться.
– Это твоя игра.
– Но какая в этом польза?
Я пожимаю плечами.
– Возможно, никакой. Но, может быть, нам удастся найти какой-то ключ. Я хочу знать, что она видела и что знала.
– Почему нам просто не спросить об этом Вашти?
– Я прошу тебя.
– Ты ей не доверяешь… – говорит он.
– У меня нет причин не доверять ей.
– Может, и нет, но ты не доверяешь.
Я объясняю ему, что доверие здесь ни при чем. Просто будет лучше, если Вашти не станет в этом участвовать. Лучше не привлекать взрослых, потому что, если я валяю дурака, их незачем вовлекать в глупости, а если я прав, и совершено преступление, тогда у взрослых могут быть причины скрывать улики.
Ради Гессы брат соглашается.
Баккара оказалось интереснее, чем я ожидал. Я довольно быстро понял игру и начал выигрывать, как только попробовал запоминать карты. Это не совсем честно, хотя Рашид заверяет, что запоминать карты не запрещено. Я прекратил игру, как только почувствовал, что выигрыш становится для меня важным. Из этого ничего хорошего не выйдет.
И вот я уже бегу по мощеной дорожке, мои пробковые сандалии стучат по земле, как капли дождя, я устремляюсь навстречу своему врагу. Меч, который я сжимаю в руке, придает мне ощущение силы, но и слабости одновременно. Я не воин. В реальном мире я бы никогда не решился на это.
Я резко опускаю меч двумя руками, меня волнует свистящий звук, который он издает, но я промахиваюсь, теряю равновесие, а из-за больной ноги мне приходится отклониться в сторону от врага. Он пользуется моментом и всаживает клинок мне между лопаток. Я чувствую давление вместо боли, потому что Внутренний мир защищает меня от нее.
– Лучше смерть, чем бесчестие, – говорю я. Вышло немного смерти, немного бесчестия. Томи морщится, решает снизить трудность.
Ее домен – это поэтическая интерпретация Японии двенадцатого века. Кругом цветут вишневые деревья, развешаны цветные фонарики, через пруды, в которых плавают карпы, перекинуты деревянные мостики. Я сражаюсь с самураем, одетым в кимоно, в скрытой туманом роще цветущих сливовых деревьев. Теперь, когда сложность понижена, я могу держаться, отражать выпады и удары, и в конце концов я наношу ему длинную глубокую рану.
– Прекрасный «кири гейши», – говорит она, называя мой маневр по-японски.
Неужели я сделал именно это?
– Тебе, конечно, нужно еще поработать над собой, но в целом – да.
Я смотрю на поверженного воина: мой клинок рассек его кимоно. Томи заверяет меня, что это всего лишь безжизненная симуляция человека. Я не пролил крови, не причинил боли. Мой противник ничего не чувствует, в отличие от Маласи.
Хвала небесам, потому что мне понравилось. Сначала азартные игры, потом насилие, но в действительности никому никакого вреда. И все же мне следует следить за собой, что и почему я делаю. Уж не ступил ли я на скользкую дорожку? Нужно будет помедитировать на эту тему.
– А почему нет крови? – спрашиваю я.
– У меня не хватает денег, – признается Томи, немного смущенная своим признанием. – Мамы установили очень высокую таксу на кровь, и пока я не могу себе это позволить.
– Они возражают против кровопролития?
– Они предпочли бы, чтобы я вместо этого училась. Но они понимают, что для меня это просто хобби, и
