сын побеждали в войне разумов, я не могу сдержать свой праведный гнев, правда, направлен он был больше на меня саму: я позволила дурачить себя так долго.
– Вы, конечно, знаете обо мне куда больше, чем я о вас, – говорю я, скрестив руки на груди, словно защищаясь. – Я-то думала, что не представляю для вас интереса.
– Это не то, что вы думаете, – бормочет Деус, разглядывая свои спортивные ботинки. – Это связано со страхом, а не с сексом. Я не любопытная Варвара.
– Что ты имеешь в виду? Какой страх?
Он беспокойно смотрит на Хэла – может, ты за меня объяснишь?
– Он стесняется, – вмешивается Хэл, обнимая мальчика за плечи. – Нервничает. Он хочет встречаться с людьми, но это непросто. Он наблюдал за ними со стороны, чтобы набраться уверенности.
До сих пор меня не очень впечатляет Хэл в роли отца, но я решаю пока молчать об этом, во всяком случае, в присутствии Деуса. Надо же, сын, он создал себе сына. Невероятно.
– Мы не кусаемся, – говорю я.
– Мне кое-что не нравится из того, что вы делаете, – возражает Деус.
– Лично я?
– Вот видите, так и знал, что обижу вас, – говорит он, поворачиваясь к отцу за поддержкой, затем оборачивается в мою сторону, но смотрит при этом не на меня.
– Нет, я говорю в общем. Например, мне не нравится то, что происходит в Германии. Девочек обманывают, дают слишком много лекарств. Разве вам это нравится? – спрашивает он, поднимая взгляд и почти глядя мне в глаза.
– Не совсем.
– Ладно. Чем дольше я наблюдал, тем больше мне хотелось вмешаться. Я не мог отсиживаться в стороне, как он, – Деус кивает в сторону отца, – или как вы. Эти дети – мои ровесники.
– Ты их даже не знаешь.
– На самом деле знаю. Это они меня не знают. – Он улыбается. – Но сейчас я готов с ними встретиться. Теперь, когда я их освободил.
– Не уверен, что «освободил» – подходящее слово, – вздыхает Хэл.
– «Травмировал», наверное, подойдет больше, – замечаю я.
Даже используя приспособления для наблюдения, ни отец, ни сын не смогли составить верное представление ни о Нимфенбурге, ни о том, что там сейчас происходит. У них неполное видение ситуации. Хэл восполняет пробелы своими детскими переживаниями, а Деус, видимо, надуманными фантазиями. По мере того как я рассказываю им, какой хаос он внес в их жизнь своим «освобождением», лицо мальчика становится все взволнованнее.
– Но я же не хотел никому вреда, – говорит он обеспокоенно. – Правда может оказаться болезненной. Мои товарищи… мои сверстники… их доверчивостью злоупотребляли! Нельзя было скрывать от них правду. Вам бы лучше кричать на Вашти, а не на меня.
– А кто здесь кричит?
Никто не кричал, он засовывает руки в карманы и мрачнеет.
– Послушай, – обращается ко мне Хэл, – мы все переживаем за девочек, но, в конце концов, все, что произошло, – это несерьезный взлом сети. Не такое уж это большое дело. Хочешь, я заставлю его все починить в ГВР и помогу тебе укрепить защитную систему? Потом мы вместе займемся Маласи, чтобы ничего подобного с ним не могло повториться.
Подозреваю, что лучшего предложения от него я не дождусь, но на всякий случай молчу. Вдруг он еще что-нибудь предложит.
– Как считаешь, это справедливо? – спрашивает он Деуса.
– Конечно, справедливо, – соглашается мальчик.
– Нам нужно об этом поговорить, – говорю я Хэлу, когда он смотрит на меня, надеясь на мое согласие. Я хочу поговорить с ним с глазу на глаз.
Он понимает меня и что-то говорит Деусу. Повернувшись ко мне, Деус прощается по-португальски, произнося отрепетированные фразы.
– Foi urn prazer conhece-la[7].
– Мне тоже, – отвечаю я. – Ate logo[8].
Глядя на сына, Хэл гордо улыбается. Он в шутку натягивает шапочку Деусу на глаза, на что тот только смеется. Дверь за нами закрывается.
Мы идем по коридору «Гедехтниса», Хэл предлагает поговорить в конференц-зале, в котором живет его тигр.
– Может, здесь?
– Ты – гнусный лицемер, – возмущаюсь я. Но его так легко не прошибешь, поэтому я добавляю:
– Все эти годы ты был его величеством королем Горы Дерьма. Что случилось с тем человеком, который когда-то говорил мне, что не желает заселять землю заново, потому что ей лучше без нас? Что случилось с последним великим нигилистом?
Его глаза темнеют, в нем просыпается гнев.
– Почему ты не говорил, что у тебя есть сын? – продолжаю я.
