Поужинав вместе со своими новыми друзьями за длинным дощатым столом, Аня долго, до рассвета, рассказывала подрывникам о Москве, о Большой земле, о том, как там, в советском тылу, живут и трудятся люди.
Послушать Аню хотели нее, в землянку набилось столько народу — не протиснуться. Лишь после того, как из штаба вернулся командир и посоветовал ложиться спать, гости нехотя разошлись.
Для Ани неторопливо потянулись дни партизанской жизни, только вовсе не такой, о какой она мечтала. Все ее обязанности сводились к тому, чтобы через сутки дневалить у землянки или охранять яму со взрывчаткой да при случае помогать Софье Иосифовне на кухне: мыть посуду, чистить картошку. Софья Иосифовна тихим своим голосом рассказывала, как фашисты на ее глазах расстреляли мужа, связного партизанского отряда, как, убитая горем, она, забрав ребенка, ушла в лес. Шесть суток бродила несчастная мать по заснеженной целине, теплом своего дыхания согревая Верочку. И только на седьмые сутки их, почти окоченевших, случайно нашли партизанские разведчики.
Как ни упрашивала Аня своего командира послать ее на задание — ответ был один:
— Не сейчас. Успеется.
Даже четырнадцатилетний Вася Коробко ходил наравне со всеми рвать эшелоны. А ей — чистить картошку, мыть кружки…
Про Жору Артозеева, крепыша с большой черной бородой, или тщедушного, полуглухого, кажется, очень и очень заурядного с виду Сергея Кошелева сами подрывники рассказывали настоящие легенды. Артозеев, например, скрываясь от погони, прыгнул в открытое окно кабинета начальника гестапо. В то время в кабинете никого не было, подрывник успел спрятаться под диваном и пролежал там весь день, пока вернувшийся начальник проводил совещание. Ночью Артозеев забрал из стола документы, сунул вместо них мину «сюрприз», выбрался на улицу, финкой убил часового у входа и был таков.
Кошелев же свой восьмой эшелон умудрился рвануть с расстояния не более двенадцати метров. И хотя получил довольно сильную контузию и наполовину оглох, продолжал ходить на задания вместе со всеми.
Среди таких мужественных, былинных личностей Аня чувствовала себя маленькой, слабенькой девчонкой. Она старалась хоть чем-нибудь услужить своим героическим товарищам — тому дыру заштопает, тому заплатку наложит, тому белье постирает.
Ребята с благодарностью смотрели на «москвичку», как они между собой называли девушку. Но разве ей этого было достаточно! Ей хотелось испытать себя на настоящем, трудном деле. Она не знала, что командир с политруком просто берегли ее, не спешили посылать на задания.
Аня стала завидовать даже Шуре, которая обосновалась в группе радистов и регулярно, наравне с опытными специалистами несла радиовахту. А тут еще сам командир подрывников ушел на задание и целый месяц пробыл где-то под Новозыбковым.
Эшелонов он, правда, не подорвал, но зато вместе с группами Халиулина и Быстрова разгромил крупный гарнизон в райцентре Гордеевка и привез тонн пять отличной поваренной соли, нехватку которой давно ощущали не только во всех окружающих селах, но и в самом соединении.
В лесах, между тем, стало тревожно.
Вокруг партизанского района все сильнее сгущались тучи. Давно все населенные пункты, окружающие лесной массив, были наводнены карателями. На севере, где базировались белорусские бригады, вторую неделю шли тяжелые бои.
Напряжение нарастало и в Черниговском соединении. Дня не проходило, чтобы не вспыхнуло сражение на одной из застав. Видно, фашисты вели усиленную разведку боем.
Неудачно окончилась попытка Балицкого подорвать большой железнодорожный мост у Белынковичей. Партизан обнаружили раньше времени, на помощь охране моста успело подойти подкрепление. Гриша Балицкий был тяжело ранен — пришлось отступить…
Самолеты карателей налетали звеньями, эскадрильями, в одиночку. Но, скрытые густыми, вековыми деревьями, партизанские отряды почти не несли потерь от бомбежек. Бомбы попадали только в стоявшую у ручья, на отлете, старую баню. Ее топили специально, чтобы она побольше дымила.
Эту «операцию» поручили хромому деду Панасюку. Дед был очень горд, что и ему нашлось «солидное» дело. Ночью он заготовлял топливо и разное гнилье, «заряжал» баню, а возле нее еще устраивал два — три костра. С рассветом зажигал их и забирался в заранее отрытое укрытие в полукилометре от бани. Сидя в блиндаже, Панасюк аккуратно считал и записывал, сколько и каких бомб вбрасывали задень на его «объект» фашистские летчики, а вечером приходил с докладом в штаб.
— На одного меня, — говорил он, посмеиваясь в усы, — гитлеровские летуны в день скидывают чуть не вагон бомб, а мне хоть бы хны. Вот так-то…
Каратели же думали, что дым идет от лагерных костров, и еще долго продолжали обрабатывать с воздуха обнаруженный «объект», пока, наконец, прямое попадание не разнесло баню вдребезги. Но Панасюк приспособился разводить костры — «объект» продолжал действовать.
Спустя некоторое время гитлеровцы подтянули артиллерию, начался нудный, систематический обстрел леса. Артиллеристы били наугад, ущерба лагерю не наносили, но некоторым слабонервным портили-таки кровь.
Часто среди партизан возникали споры, сколько бомб и снарядов выбросили фашисты в «трубу».
— Считай точней! — смеясь, говорили они Панасюку. — Это твой особый счет, ну вроде как ты склад немецкий с боеприпасами подорвал.
Прошло немного времени, и у Черниговского соединения начались затяжные бои с карателями. Несмотря ни на какие потери, пьяные фашистские солдаты продолжали штурмовать лес.
Почти все партизаны были на линии обороны, в лагере оставались только штаб, санчасть да всякие хозяйственные группы.
Как-то поздно вечером пришли в землянку политрук подрывников Цимбалист и бородач Жора Артозеев. Торопливо ужиная, они обсуждали новое задание.
Чтобы задержать продвижение карателей, надо было за одну ночь заминировать старый хутор и большую просеку. В землянке же подрывников в этот час никого не было, все «в разгоне», даже командир вторые сутки вместе с Васей Коробко где-то минировал подходы к лагерю. Трудно. Двоим за ночь не управиться.
Цимбалист задумчиво посмотрел на Аню, приткнувшуюся в уголке возле Софьи Иосифовны, потом медленно, веско проговорил:
— Ладно, Жора, хутор заминирую я с Аней, а ты дуй на просеку — там один управишься.
— Добро! — повеселев, проговорил Артозеев и тоже повернулся к Ане. — Вот и твой час настал.
— Что с собой брать? — тотчас опросила девушка Артозеева. Ответил ей Цимбалист:
— Бери пол-ящика тола, он ведь последний, ну, и механических взрывателей побольше. Заряды надо делать небольшие, но зато натыкать их почаще. Попробуем до утра установить штук с полсотни.
Через полчаса политрук и Аня вместе с тремя молодыми партизанами ехали лесной дорогой к хутору, а спустя еще минут двадцать приступили к минированию. Высокий полноватый Иван Алексеевич Цимбалист до войны был директором школы, старшим лейтенантом запаса — сапером. Минно-подрывное дело знал в совершенстве. С ним рядом работалось легко и споро.
На всякий случай расставив по окраинам покинутого жителями хутора трех парней с автоматами, политрук минировал сначала вместе с Аней, но вскоре, убедившись, что девушка хорошо справляется со своей работой, послал ее на другую сторону улицы минировать самостоятельно.
Дело продвигалось довольно быстро, хотя и мешала густая, плотная темнота. Минировали все: двери и ворота, окна и ставни. Аня умудрилась «зарядить» даже колодцы, а особенно понравилось Цимбалисту, как девушка заминировала конский труп, лежавший как раз поперек дороги.
— Он ведь будет мешать движению, — говорила Аня, — и его обязательно захотят убрать, вот мина их и шарахнет.
К рассвету кончили. Политрук проверил работу своей помощницы и был восхищен ее смекалкой и чисто женской хитростью. Например, в одном месте она поставила мину в дымоходе, причем боевую пружину придавила фанеркой, на которую положила кусок льда. Стоило затопить печь, как от тепла лед быстро растает, вода потечет — пружина выпрямится и замкнет контакт. В другом доме девушка спрятала мину в большом чугуне, наполненном отборным картофелем. От малейшего толчка произойдет взрыв и
