Но, видно, и ему было не по себе в холодной темноте заброшенного дворца. Мысли невольно обращались к слышанному раньше о «нехрещеном месте» в городе Лиде. Еще гоняя плоты по Припяти, наслушался Савва от разных людей о чудесах и волшебствах.
Веселый бродяга Григорий Жук, побывавший во многих местах, однажды рассказал, как, придя в город Лиду, он заночевал в пустом ханском дворце и чуть не умер от страха. В полночь из подземелья вышли на волю духи перекопских князей, собравшись в круг, стали о чем-то совещаться без слов и пить кобылье молоко из человеческих черепов. Григорий божился, что и его хотели заставить выпить, да он вынул из-за пазухи полштофа вина и давай подливать татарам в их пойло, а сам при этом «Отче наш» громко читал. Татары зашипели от злобы, но сделать ничего не могли и ушли обратно, в землю…
Небось, придумал Жук для потехи, да не робкого десятка был и Савва, а все ж… чем черт не шутит. Не из-за себя, из-за сына начал читать молитву. И только дошел до слов: «…да приидет царствие твое…», как откуда-то снизу донесся приглушенный человеческий голос. Савва вздрогнул и остановился. Стахор крепко охватил его руку. Затаив дыхание, они услышали, как кто-то невидимый торжественно произнес:
– Дай, боже, ясновельможному князю дожить до лепших утех и пожитков.
– Дай, боже! – хором ответило ему несколько голосов.
Савва облегченно вздохнул.
– Пошли, сынок, это люди… бедные люди.
Увлекая за собой сына, он шагнул вперед и свернул в одну из боковых арок.
Вдруг перед Стахором открылась странная картина.
Посреди заросшего бурьяном внутреннего двора, под сенью желтеющих кленов, пировали нищие. Они сидели на траве, образовав ровный круг, посреди которого стоял деревянный бочонок с вином.
В руках у сидящих были глиняные кружки. В тот момент, когда Савва и Стахор увидели их, один из нищих, одетый в ярко заплатанный старый кунтуш, свисавший с худых плеч до самых колен, поднялся, опираясь на костыль, и, склонив перед собратьями голову, ответил на обращенное к нему приветствие:
– Дзякую, шановные паны, за честь и милость…
Скрытые от нищих деревьями, Савва и Стахор с любопытством следили за происходящим.
– …каб мы за рок дочакали, – продолжал названный ясновельможным хромой, – один другого виншавали и еще больш выпивали!
– Дай, боже! – снова хором ответили нищие, и все выпили.
Никогда до этого Стахор не видел такого необычного «феста». Он видел на Руси бояр и знатных дворян, разодетых в дорогие, шитые золотом платья, рослых бородатых богатырей, успел повидать и вельможную франтоватую шляхту Литвы, но панов-нищих, князей-жабраков встретил впервые.
Нищие, не чувствуя на себе чужих глаз, продолжали пиршество. Все их угощение, лежащее на разостланном рядне, состояло из разнообразных кусков, поданных добрыми душами. Куски пирогов, начиненных требухой, сала, колбас, лепешки, яблоки, лук, огурцы. Величая высокими именами, нищие угощали друг друга.
– А не будет ли ласков вельможный пан маршалок спытать гэтай колбаски? То на самой лепшей коптильне засмажено.
– Дзякую пану, – отвечал сидящий рядом слепец. – Нам таксамо добрых колбас наготовили. Замного тольки грецкого перца покладено.
– О, то доброе сальцо, – говорил другой, – видать, у пана князя не дрэнные свиньи…
– Слава Христу, – скромно отзывался горбатый пан князь, – свиньям хлеба хватает…
Слова эти произносились важно, степенно, без тени усмешки. Можно было подумать, что в самом деле здесь собрались люди богатые, знатного рода, лишь по какой-то прихоти нарядившиеся жабраками.
После первых минут удивления Савва и Стахор могли лучше разглядеть отдельных участников феста. Прямо против них сидел, поджав по-татарски ноги, жабрак с темно-русой бородой с изредка пробивающимися седыми нитями.
Череп его был не то гладко обрит, не то лыс, отчего большой чистый лоб казался огромным.
– Из-под густых, сбегавшихся к переносице бровей глядели умные, с едва уловимой усмешкой глаза. На всем лице отражались следы когда-то пережитого горя, печали и обретенной теперь тихой радости.
Одет он был в обычное платье жабраков, но опрятней и чище. Заметив, что, обращаясь к нему, нищие явно высказывали больше почтения, чем когда обращались к другим, Савва решил, что человек этот – старший среди жабраков, и чуть не вскрикнул, узнав его.
– Да это ж тот самый жабрак, с которым встретились во время пожара, два года назад! Вон оно что… Оказывается, он тут за старшего. Его-то нам и надобно.
Побочь со старшим сидели одетый в длинную неопределенного цвета рубаху седоусый слепец и рыженькая девочка, лет семи-восьми, – вероятно, поводырь. За ней бледнолицый горбун, еще какие-то калеки, рассмотреть которых Савва не успел.
Наполнив кружку вином, старший поднялся на ноги. Все затихли, приготовившись слушать. Старший с улыбкой обвел взглядом собратьев и, остановившись на одном, поклонился:
– Виншую вельможного пана, высокородного шляхтича Якова!
Маленький косоглазый Яков, одетый в выгоревший на солнце подрясник, видно, не ожидал приветствия. Не успев проглотить кусок пирога, он вскочил, громко икнул и, торопясь ответить, подавился. Выпучив глядящие в разные стороны глаза и разводя руками, он с трудом произнес:
– Дзяк… дзяк… кх… кх… э… э…
Этого Стахор не смог выдержать. Громко засмеявшись, он показался из-за ствола дерева.
