Панночка шагнет своей маленькой ножкой через щербатый порог немецкой лавки и протянет руку, унизанную кольцами и браслетами. Он молча поцелует ее пальцы и выйдет из-за прилавка.
Все приказчики, посыльные и соседние торговцы сбегутся, чтобы посмотреть на панночку. Даже хозяин откроет свои заплывшие глаза и скажет:
«О, майн готт!..»
Георгий гордо поднимет голову и пройдет мимо под руку со своей королевой. Куда?
– Кута профалился крушеф?.. Франц, подними-ка свой зад… О, доннер веттер, ты сидел на самы люший приманка красафиц города Кракоф…
И хозяин столкнул Георгия с тюка заморских кружев, только что доставленных в лавку.
Каждый день и каждый вечер, когда со скрипом закрывались железные ставни и щелкали тяжелые висячие замки, он шел домой, словно обманутый. И на следующее утро являлся в лавку, снова полный надежд.
Это продолжалось почти всю первую половину мая.
Однажды, когда Георгий, мечтая, сидел за прилавком, вбежал запыхавшийся Николай Кривуш. Остановившись посреди лавки и сложив молитвенно руки, он проговорил плаксивым голосом:
– Спаси, о брат мой. Я погибаю.
– Что случилось? – спросил Георгий. – Тебе нечем наполнить свою винную бочку?
– Нет, – строго ответил Николай. – Я не пью больше. Вот уже скоро четыре часа, как я трезвее самого Магомета. Страдания мои имеют иную причину… Франек, я влюблен!
Георгий расхохотался.
– Замолчи, Франек, – сказал Кривуш, тяжело опускаясь на скамью. – Грешно потешаться над горем друга.
– Разве это горе, Николай? – возразил Георгий, продолжая смеяться. – Даже в священном писании сказано: «Жених войдет, яко богач, и в прах падут…»
– Именно «яко богач», – перебил его Кривуш. – Но не войдет, а выйдет. Я выйду отсюда богачом, и ты мне поможешь в этом.
– О, друг мой, все, что я имею, я согласен разделить с тобой. Но это не сделает тебя богатым.
– Знаю. Оба мы богаты только мудростью и красотой, – согласился Кривуш. – Но и этого достаточно, чтобы помочь богине любви сделать правильный выбор… Франек, сейчас она войдет сюда.
– Богиня любви?
– Да. Моя возлюбленная… Я указал ей эту грязную лавчонку как единственное место, где почти за бесценок можно приобрести сафьяновые сапожки на жемчужных застежках.
– Николай, разве ты не знаешь, что мы не торгуем обувью? – удивился Георгий.
– Знаю, – ответил Кривуш. – Но ей вовсе не нужен ваш прелый бархат и изъеденный мышами куфтюр. Ей нужны сафьяновые сапожки и моя любовь.
– Тогда тебе следовало назначить свидание в магазине пана Липского. Там есть всякая обувь, – резонно заметил Георгий.
– Но там нет такого ученого и догадливого приказчика, – возразил Кривуш. – Слушай внимательно. Когда она войдет, ты не обратишь на нее внимания. Ты будешь заниматься только мной…
– Удовольствие небольшое, – вставил Георгий.
– Только мной. Я скуплю у тебя половину ваших самых дорогих материй. Какую бы цену ты ни назвал, она ничтожна по сравнению с моим кошельком. Я несметно богат. Ты стараешься угодить мне, но я замечаю прекрасную даму и благородно уступаю ей первенство… Возможно, их будет две. Упаси тебя боже ошибиться.
– Все ясно, – весело ответил Георгий, увлекшись затеей толстяка. – Но как я отличу одну от другой?
– О! – воскликнул Кривуш. – Я могу точно описать ее.
– Хорошо, – согласился Георгий. – Ее глаза?
– Звезды, – ответил без запинки Кривуш. – Нет, голубые озера в ясный день!
– Ее руки?
– Два лебедя.
– Фигура?
– Отличается от ангельской только более земной талией.
– Во что она одета?
– Праздный вопрос. Разве мог мой взор задержаться на бренных одеждах, когда я увидел ее глаза. О, брат мой, поверь, что итальянец Петрарка и не взглянул бы на свою Лауру, если бы догадывался о существовании моей возлюбленной.
– Ее имя?
– Увы! Она так была взволнована при встрече со мной, что не нашла в себе сил назвав его.
– Прекрасно, – заключил Георгий, – теперь я отличу ее даже среди тысячи.
