кулак.
Директор расхохотался. Я заметил, что Викентий и Ксефон смотрят на нас одинаково недоумевающе и настороженно. Похоже, до них стало доходить, что что-то тут не так. Ну не можем мы выглядеть такими веселыми, если осознаем свой проигрыш. Однако додумать этот момент времени у них не было.
— Господа практиканты, кураторы, — распахнулась дверь кабинета. — Прошу вас.
Ксефон с Викентием вошли первыми. Потом директор. За ним я, таща на буксире Альену. Ей почему- то захотелось подождать меня в коридоре.
На этот раз никакой торжественности не было. Мы все гурьбой прошли к партам и разместились там, где каждый посчитал удобным. Морсифий сел от меня через проход, Альену я посадил за одну парту с собой. Ксефон и Викентий заняли первую парту поближе к комиссии. Я мельком глянул на них и сосредоточил все внимание именно на комиссии. Председатель — старик, который еще вчера произвел на меня сильное впечатление, не отрываясь смотрел на меня. Я почему-то под этим взглядом почувствовал себя крайне неуютно. Даже оглянулся, надеясь, что председатель все же смотрит не на меня, а на что-то за моей спиной. Нет, он смотрел именно на меня. Заметив мое слегка нервозное состояние, он отвернулся. Я вздохнул с облегчением и стал рассматривать остальных членов комиссии. Из них всех я знал имя только одного, которого вчера называл председатель, — Кордул. Тот самый, кто отказался взять копию моего отчета, посчитав, что вполне может ограничиться тем, что сообщил ему Викентий. Похоже, хотя это и было против правил, он был знакомым Викентия. Возможно, он и случайно оказался в составе комиссии, а возможно, и нет.
Председатель встал. Встал медленно, что вполне можно объяснить его возрастом, но этот конкретный черт умудрился встать медленно и величественно. Именно величественно. Никому и в голову не смогло бы прийти пожалеть его или кинуться на помощь. И этот старик смотрел сейчас на меня.
— Почему здесь присутствует ангел? — спросил он.
Поспешно поднялся директор. Я с удивлением понял, что ему тоже не по себе от присутствия этого черта.
— Господин председатель, по закону нашей школы каждый практикант может в качестве поддержки пригласить одного друга. Эзергиль пригласил ангела. Когда же принимался закон, то я вовсе не думал, что может возникнуть такая ситуация. Однако и отменить закон сейчас не могу.
— Это возмутительно! — взвился Кордул. — Я требую, чтобы ангел покинул наш совет.
Председатель медленно повернулся к нему.
— Господин Кордул, не выдвигайте поспешных требований. Даже я не могу кого-то заставить нарушить закон. В конце концов, мы не люди. Прошу вас проявить уважение к хозяину. — Кордул покраснел и сел. Председатель же повернулся к Альене. — Юная леди, я приветствую вас в нашем скромном обществе.
Альена молча встала и слегка поклонилась. Председатель вернул ей поклон. После чего медленно сел.
— Какой потрясающий старик, — ошеломленно прошептала рядом со мной девочка. — Почему-то хочется перед ним навытяжку встать.
Я мог только кивнуть в ответ.
— Итак, — снова заговорил председатель, — на повестке дня судьба двух практикантов. Так получилось, что их судьба оказалась связана. Успех одного означал неудачу другого. Хотя все присутствующие в курсе дела, все же напомню его. Между уважаемым директором школы Морсифием и преподавателем этой же школы Викентием возник спор по поводу того, какого ученика считать лучшим в школе. Морсифий считал, что Эзергиль, безусловно, лучший. Викентий полагал, что Эзергиль ни на что не годный ангелочек… — Председатель замолчал и посмотрел на Викентия. Тот заерзал на стуле. — Господин Викентий, — обратился прямо к нему председатель, — мы полагаем неправильным, когда дети публично оскорбляют преподавателей, и считаем, что это подрывает их авторитет. Но еще более неправильно, когда преподаватель публично оскорбляет ученика, поскольку ученик ничего не может ответить ему и, таким образом, он беспомощен перед авторитетом старшего и по возрасту, и по положению.
— Я… я прошу прощения, господин председатель, — выдавил из себя Викентий, метнув в мою сторону гневный взгляд.
— По-хорошему вам надо просить прощения не у меня, а у вашего ученика. И так же публично, как вы его оскорбили.
— Что оскорбительного в слове ангел?!! — поднялась Альена, гневно смотря на председателя. Я дернул ее за руку, чтобы посадить, но Альена отмахнулась от меня. — Нет, вы скажите, что тут оскорбительного?!
Председатель повернулся к ней. Однако, к моему удивлению, Альена вовсе не отвела глаз от этого пронизывающего взгляда. И тут случилось невероятное. Председатель улыбнулся ей. Пусть уголками губ, едва заметно, но улыбнулся.
— Ничего, — ответил он. — Поэтому я и не заставляю господина Викентия извиняться перед Эзергилем. По большому счету он сделал ему комплимент. Ибо очень хорошо, когда в черте есть немного от ангела. Это не дает ему стать циничным на нашей работе. И очень хорошо, если в ангеле есть немного черта. Это помогает ему быть решительным в трудные минуты и принимать важные решения, даже если они противоречат тому, чему их учили.
Намек был более чем прозрачен. Альена покраснела и села. Черти в комиссии, правда, попытались возмутиться, но все они моментально смолкли под взором председателя. Когда в комнате воцарилась тишина, он снова вернулся к прерванной теме.
— Если с этим все ясно, то продолжим. Думаю, что господин Викентий сделает должный вывод из того, что здесь было сказано. — Викентий яростно закивал. Однако на него никто не обратил внимания. — А сейчас слово предоставляется практиканту Ксефону.
Ксефон гордо встал, постаравшись сделать так, чтобы я увидел его гордый профиль и улыбку. Он уверенно прошел к месту для доклада.
— Расскажи о своем задании, — попросил председатель.
Ксефон довольно внятно и толково рассказал, как его после уроков задержал Викентий и выдал особое задание — помешать некоему ученику Эзергилю выполнить его практику.
— Таким образом, я должен был доказать, что Эзергиль всего лишь выскочка, которому неправедно покровительствует директор школы. И только из-за этого Эзергиль — почти круглый отличник.
А вот это уже явно слова не Ксефона, а Викентия. И произносить их здесь точно не следовало. Викентий заерзал на стуле под пристальными взорами всех присутствующих. При этом он явно опасался встречаться взглядом с директором.
— Похоже, — опять вмешался председатель, — здесь спор уже шел даже не между учениками, а между педагогами. Каждый считал свои методы воспитания учеников лучшими. Что ж, полагаю, результаты этой практики скажут нам, на чьей стороне правда. Вы согласны, господин Викентий?
— Да! — яростно выкрикнул он. — Эзергиль показал себя неспособным чертом. Ради своих чувств он забыл о цели и обо всем. Разве из него получится что-нибудь путное? И я сожалею, что господин директор не разглядел этой слабости в ученике! Его глаза затмила успеваемость Эзергиля. Но за ней скрывается всего лишь бесталанный зубрила.
Я прикрыл глаза, сдерживая ярость. Зубрила?! Бесталанный?! И тут я скорее кожей почувствовал, что все смотрят на меня. Я сжал зубы. Ничего не скажу. Буду молчать. Если хотят что-то услышать от меня, пусть прямо спросят.
— Эзергиль, — услышал я голос председателя. — Ты ничего не хочешь сказать на слова своего педагога?
— Нет, — сквозь зубы процедил я. — Пусть ему другие скажут. Потом…
— Ты не потребуешь призвать его к ответу за оскорбление? У тебя есть такое право.
— Нет, — опять покачал я головой. — Сильнее, чем он оскорбил себя сам, я его оскорбить уже не смогу.
Похоже, только председатель понял мои слова. И я тоже удостоился скупой улыбкой.
— Да, — кивнул председатель. — Я вам, господин Викентий, все-таки советую воздерживаться от оскорблений. Если окажется, что Эзергиль вовсе не такой уж тюфяк, каковым вы его нам представили, то
