когда вернется домой. И Мовлади завтракал, запивая еду горячим чаем, обжигающим губы. Дожевывая последние кусочки на ходу, забежал в дом, переодеться для школы — синие джинсы, майка с надписью “YAMAHA” и куртка на молнии, “бомбер”.
Мовлади едва успел одеться и схватить собранную с вечера сумку, как услышал у своих ворот мелодию из любимого кинофильма про бандитов на клевой тачке. Это пришел Лёма.
Когда Мовлади и Лёма были совсем пацанами, они вызывали друг друга из дома условным свистом. У них был свой собственный свист. Или просто выкрикивали имя. Но теперь они старшеклассники, почти взрослые, женихи! Стыдно взрослым парням свистеть или орать на всю улицу. Поэтому Лёма стал звать друга, включая на полную громкость мелодию в мобильном телефоне.
Мовлади выскочил за ворота, по-братски обнялся с Лёмой, и мальчики пошли в школу. Школа — в центре, Мовлади и Лёма жили на окраине. Путь до школы занимал около получаса. Но им никогда не было скучно вдвоем, и дорога за разговорами и дурачествами проходила незаметно.
Едва Мовлади и Лёма вышли из своего переулка, как мимо них проехала тонированная “десятка”. Водитель просигналил приветственно, но не остановился, а, напротив, поддал газу, обдав мальчиков выхлопом. За темными стеклами автомобиля ничего не было видно, но мальчики были уверены, что на заднем сиденье — девушка, их соседка Фатима.
— Как не стыдно! — покачал головой Лёма. — Мусульманка… Да еще тонированные стекла!
В самом деле, Фатима ведет себя неподобающим образом. А ведь косынку носит,
— Она же его соседка — забор к забору, — заступается Мовлади. — Он просто подвозит ее до школы. Знаешь, как говорят: близкий сосед дороже дальнего родственника.
Мовлади пытается оправдать поведение девушки, но выходит как-то неубедительно, и он заканчивает шуткой:
— А если бы у него стекла были прозрачные, тебе было бы легче? Тонированные стекла — это тоже такой хиджаб. Типа чадра для тачки!
За рулем “десятки” сидел их одноклассник Адлан. Адлану еще не исполнилось восемнадцати, и водительских прав у него нет. Зато есть отец, богатый бизнесмен, и дядя, начальник в милиции. Поэтому Адлан уже имеет свою машину и может ее водить. Права у него никто из местных не проверяет.
Собственно, права в Шали вообще не проверяют. Если машину останавливают, проверяют паспорт, следы приклада на плече, багажник, могут перевернуть вверх дном весь салон. Ищут оружие или какие- нибудь улики, доказывающие причастность к боевикам. Но, если вдруг находят на своей ладони немного денег, могут и отпустить.
Никто уже не помнит, когда в Шали в последний раз останавливали только за нарушение правил дорожного движения, — если говорить об обыкновенных правилах. Особые правила дорожного движения в Чечне нарушать очень опасно. Особые правила таковы: пропусти военных, пропусти милиционеров, пропусти начальников и, главное, пропусти кадыровцев. И неважно, помеха они справа или слева, на главной дороге или второстепенной, что говорят дорожные знаки и разметка. Если не пропустишь кадыровцев, жди неприятностей.
Хотя, если пропустишь, все равно жди неприятностей. В новой Чечне есть такая примета: увидеть кадыровца — к беде.
У Адлана дядя хорошо знаком с кадыровцами, поэтому Адлан рассекает по городку на собственной тачке и даже подвозит до школы красотку Фатиму. А Мовлади с Лёмой он никогда не предлагал подвезти их до школы, хотя они ему тоже соседи. Конечно, ведь везти Фатиму гораздо интереснее!
Да и не дружил Адлан ни с Мовлади, ни с Лёмой. В школе у него были свои друзья, такие же крутышки, как он сам, мажоры.
Дорога до школы проходила мимо районной поликлиники, мимо автобусной станции и рынка, потом через площадь наискосок, между зданиями администрации, построенными еще в советские времена. Мовлади с Лёмой успевали наговориться обо всем, что им было интересно и чего нельзя было обсудить со старшими.
— Гордый человек Адлан, зазнается, — сказал Лёма по-чеченски. И тут же перешел на русский: — Понты колотит, а сам обыкновенный чмошник!
И впрямь, если разобраться, кто он такой, Адлан? Что он сделал сам? Взял у папаши тачку и думает, что теперь он Джеймс Бонд! Тоже герой: если бы не отец и не дядя, кем бы он был?!
Мовлади как бы отвечал Лёме и в то же время говорил о своем:
— Хорошо милиционерам. Они много получают.
— Даже после отчислений в фонд Кадырова остается достаточно!
— Ага, добровольно-принудительных…
— Ну так что, пять тысяч долларов — и ты милиционер, — сказал Лёма.
— У меня нет пяти тысяч долларов, — отрезал Мовлади.
— За полгода отбиваются, дальше чистая прибыль.
— Знаю. Но у меня все равно нет таких денег. И у моих родственников тоже нет.
А вот Адлана возьмут в милицию: папаша за него заплатит. Или вообще без денег: дядя устроит. Да только Адлан не пойдет в милицию. Он же трус и слабак. Адлан уедет в Россию, учиться в институте.
— Слушай, — спросил вдруг Лёма, — а почему семья Адлана еще не переехала в Россию? У них же полно денег!
Мовлади задумался, перевесил сумку с книгами и тетрадками с одного плеча на другое и ответил:
— А кто они будут в России? Никто не будет даже знать, как их фамилия. Там своих богачей хватает. А здесь они знаменитые…
— Может, и Адлан не поедет в Россию. Останется работать в милиции.
— Да ты что! Чтобы в милиции работать, нужно в армии отслужить. А в армию Адлан точно не пойдет: папаша его откупит.
Мовлади вздохнул:
— И мне сперва надо в армии отслужить.
— В милицию берут и тех, кто был в боевиках!
— Ну, — хмыкнул Мовлади, — из боевиков вообще можно уже не в обычную милицию, можно сразу в кадыровцы проситься!
— Ага, кадыровцам еще лучше, чем милиционерам! Им все можно.
— Кадыровцем быть круто! Я бы пошел в кадыровцы!
— Ты что?! — испугался Лёма. — Родители проклянут…
Мовлади замолчал: друг был прав. Старшие никогда не разрешили бы Мовлади идти в кадыровцы, даже если бы у него вдруг возникла такая возможность. Отец Мовлади называл кадыровцев “опричниками”. Придумал он это прозвище не сам — прочел где-то в российских газетах. Матери газеты читать было некогда, умными словами она не бросалась и называла кадыровцев просто — пастухами, горцами, понаехавшими, сучьими детьми или бессовестными ублюдками, — по настроению.
Конечно, все это произносилось только дома, при запертых дверях и прикрытых окнах. Не приведи Аллах обмолвиться дурным словом о Кадырове и его приспешниках на людях! Нет больше прежних чеченцев, теперь каждый пятый стал сексотом, и если твои слова услышали больше четырех земляков, то кто-нибудь обязательно донесет. А кадыровцы отомстят за каждое неосмотрительно оброненное слово.
Не так давно один пожилой мужчина на людях выразился плохо о кадыровцах. Кадыровцы обыскивали автобус Шали—Грозный, толкали женщин, пинали детей, грубили старикам. Тот мужчина и не выдержал, сказал: “Где вы потеряли свою честь и совесть, парни? Как вы себя ведете? Вы уже не чеченцы, вы стали хуже русских!”
Того мужчину кадыровцы выволокли из автобуса, бросили на асфальт и долго избивали ногами и прикладами автоматов. И это ему еще повезло!
Один из кадыровцев так и сказал: “Тебе еще повезло, старик! Но если мы только узнаем, что ты
