неприхотливый злак, очень простой в культивации – кукурузу можно сажать “под штык”, просто забрасывая зерно под лопату. Чудесное растение – из одного зернышка вырастает несколько початков и стебель, которым можно кормить коров. Ничего не пропадает!
Чеченцы давно полюбили кукурузу. Вы помните, в той нашумевшей повести Анатолия Приставкина, злые чеченцы набили разорванный живот убитого маленького мальчика початками кукурузы – на, жри, сучий выродок, русское семя! Кошмарная сцена. Она всегда вызывала у нас отчаянные возражения. Папа говорит: нет, не могли чеченцы так поступить с ребенком…
Но я про кукурузу.
Кукуруза десятилетиями спасала чеченцев от голодной смерти. Мой отец вспоминает, что в самое трудное время, после войны, когда еды никакой не было, когда мяса и молока не видели месяцами, а кусок пшеничного хлеба был непозволительной роскошью, кукурузная лепешка,
Когда-нибудь чеченцы снесут со своей земли все памятники русским генералам и туземным спасителям отечества, политикам и ученым, вождям и наставникам народа. И в каждом городе, в каждом селе, на главной площади поставят памятник Кукурузе. Только она – единственная и настоящая спасительница нации.
Я отвлекся. Извините мне это агрономическое отступление. Мой отец – агроном. О, если бы и я не отклонился от мирной дороги, если бы мне – всем нам – было суждено возделывать землю, сеять в нее золотые кукурузные зерна, а не осколки и пули – стальные зубы дракона, прорастающие новой смертью, новой войной!
В Шали худо-бедно работали только кирпичный завод и пищекомбинат. Пищекомбинат стоит в самом центре города, неподалеку от средней школы № 8, в которой я учился. В последние каникулы перед окончанием школы я устроился туда разнорабочим. Мы таскали картонные коробки, в которые было уложено по четыре трехлитровых банки с соком. Это было время борьбы с пьянством и алкоголизмом. Употребление натуральных соков вместо алкоголя тогда активно продвигалось по всей стране. И Шалинский пищекомбинат делал соки из яблок, груш, айвы и винограда. Удивительно вкусные соки! Мы обпивались ими до головокружения. Как и на всяком советском предприятии, на пищекомбинате действовал принцип: на работе съешь и выпей сколько сможешь, но за проходную ничего не выноси! Так мы и делали.
А иногда на целые сутки отправлялись к железнодорожной ветке, грузить соком вагоны. Это была тяжелая, но веселая работа. И за нее полагалось два отгула. Вагоны уходили на север, в Россию.
Я вспоминал эти счастливые дни. Это были счастливые, мирные годы. Только, чтобы понять это, нам пришлось пережить развал страны и войну. Терзаемый ностальгией, я часто выбирал свой путь домой так, чтобы он шел мимо пищекомбината, хоть и приходилось для этого делать по городу значительный крюк.
Ворота были открыты. На проходной дежурил человек в камуфляже и с оружием. Что-то гудело в горячем цеху, но по всему было видно, что лучшие времена для комбината уже прошли.
Даже не потерявшие работу люди все равно были без денег. Зарплату не выдавали месяцами. Работникам нефтяной отрасли задолженность по зарплате за 1998 год погасили только наполовину. В остальных отраслях было еще хуже.
Выживали частным “бизнесом”. На подпольных заводах гнали из нефти самопальный бензин разных степеней очистки. Каждый третий торговал этим бензином. Вдоль дорог стояли стеклянные банки. На картонках фломастерами реклама: “российский АИ-72, Аллахом клянусь!”.
Мы должны были бороться и с этим, но особого энтузиазма не проявляли. Иногда накрывали заводы или нелегальные скважины, а мелких частников не трогали: всем надо как-то жить!
В ночь на 16 января разношерстная банда вооруженных чем ни попадя грабителей совершила дерзкий налет на склад Грозненской ТЭЦ. Сторожей заперли, вывезли все, что можно продать, подчистую. Оставили записку: “В связи с невыплатой жалования заявляем, что будем грабить. Граждане Ичкерии. Аллаху акбар!”.
Наши коллеги из МШГБ в Грозном на место преступления не спешили и подоспели как раз к шапошному разбору. И по горячим следам никого не искали и не нашли. Скорее всего, склад взяли сами энергетики, отчаявшиеся от нищеты.
В январе и нам задержали зарплату. Раньше хотя бы “силовикам” платили регулярно. Теперь даже армия переходила к натуральному хозяйству: засеяла семьдесят гектаров озимыми.
Было бы совсем плохо, но в конце января Лечи вызвал меня в свой кабинет и отсчитал пять купюр по сто долларов.
– Это откуда, Лечи? – спросил я.
– От благодарных граждан, за автомобили.
Недавно мы раскрыли деятельность преступной группировки, промышлявшей угоном машин. В одном дворе на краю села они держали целый автопарк и мастерскую для подготовки угнанных автомобилей к продаже. Нет, там не перебивали номера двигателей и не перекрашивали корпуса, зачем? Делали гораздо проще, маскировка была минимальной. Например, меняли номера: с угнанной “Волги” табличка с номерами переставлялась на угнанные “Жигули”, а номера “Жигулей”, наоборот, на “Волгу”. Вот и все. О документах вообще никто не заботился.
Преступников мы посадили в следственный изолятор (их выпустили уже через неделю), а найденные автомобили вернули счастливым владельцам. Как оказалось, не то чтобы совсем даром.
Я возмутился:
– Лечи, это незаконно! Так мы сами превратимся в бандитов!
– Все так делают, – рассудительно ответил начальник, – в той же России, думаешь, милиционеры живут на одну зарплату? Сколько им там платят? Пятьдесят долларов в месяц?
– Ну и что, что у них там в России воруют и берут взятки! У нас должно быть по-другому!
– А у нас и есть по-другому! У меня все справедливо. Мы сделали хорошее дело, развели ситуацию, и по всем понятиям нам полагается доля малая. И не все по карманам рассовываем. Половину денег – в общак. Если кого ранят, или заболеет, или похоронить – на какие деньги? Нет, все по закону!
– По какому закону, Лечи? По воровскому закону!
– А хоть бы и по воровскому. Все лучше, чем беспредел.
Лечи закурил.
– Да ты не кипятись. Тебе легче, ты сейчас один живешь. А у ребят семьи: жена, дети, родители. Им как быть?
Я покачал головой молча, показывая, что остаюсь при своем мнении. Но деньги в конце концов взял. Вспомнил, что и у меня есть семья.
Двести долларов я отправил родителям в Краснодар, со знакомым шалинцем, который ехал туда по своим делам. Сотню занес в дом, где остался сын Лейлы – наш сын. На остальные купил себе еды и патронов к ПМ и АКМ на рынке.
В чем не было недостатка, так это в идеях и прожектах, как нам обустроить Чечню. Наш мыслитель Нухаев выступил в печати с предложением, альтернативным и светской власти на западный манер, и шариатскому правлению по арабской матрице. Он призвал вернуться к истокам, опереться на национальные традиции. Его проект можно охарактеризовать как родоплеменную демократию. Высшим органом власти, по замыслу Нухаева, должен был стать
Это было архаично и мило. Но казалось сюрреализмом.
Как знать, может, это утопическое национально-государственное устройство и было бы самым лучшим для нашей земли. Оно было проверено в веках и освящено временем. Родоплеменная демократия когда-то помогала народу сохранять мир, выдерживать баланс в окружении агрессивных и могущественных держав с севера, запада, востока и юга.
Но история не хотела повторяться. История шла только вперед, к новой войне, к новой крови.
