его уже ждал Масхадов: ну что, Борис? Вот мы и встретились, хотя ты так не хотел…
Девятнадцатого июня началось инженерное обустройство границы между Чечней и Россией в Ставропольском крае. Блокада.
Между тем близился к финалу мой недолгий роман с ичкерийскими правоохранительными органами. В 1997 году я поступил на службу в ДГБ, по протекции своего двоюродного дяди. После этого контора несколько раз меняла вывески. В РОШГБ (районном отделе МШГБ) в 1998 году я был уже заместителем начальника. После увольнения начальника, моего дяди, в мае 1999 года я стал и.о. начальника, теперь уже Шалинского управления полиции в структуре МВД ЧРИ. Через месяц, где-то в начале июня, меня утвердили в должности начальника районного управления. Теперь я был полноправный руководитель, без приставки и.о. Этой “высшей точки” своей карьеры я достиг в возрасте двадцати шести лет. То есть еще сосунком, как я понимаю сейчас. Тогда я, конечно, считал себя опытным и мудрым мужчиной. “Молодыми” для меня были мои подчиненные, многим было не больше двадцати четырех, а то и меньше, как Мусе Идигову.
В нашей работе после отставки Лечи, “Профессора”, и очередной реорганизации с переименованием почти ничего не изменилось. Разве что новообразованное МГБ поначалу проявляло большую активность, занимаясь и похищениями, и наркотиками, и вообще всеми важными государственными делами. Нам давали понять, что теперь наше дело – чисто полицейская охрана порядка.
Но это длилось совсем недолго. Сил у МГБ не хватало. Как ни переименовывай, как ни реорганизовывай органы правопорядка, количество квалифицированных кадров от этого не увеличивается. Это как карты – сколько их ни тасуй, все равно в колоде тридцать шесть. Так нет же, каждый раз президент надеялся, что новый фаворит вынет силы и средства для борьбы с преступностью, как волшебник или шулер, из рукава. Полицию снова стали задействовать в стратегически важных операциях. Таких как борьба с незаконной добычей и переработкой нефти. В нефтяном комплексе все было плохо. По всей республике – пожары и грабежи. Большинство нефтяных скважин были незаконно захвачены вооруженными группировками. Едва ли больше чем десятая часть нефти шла через государственные предприятия. Остальное было в преступном обороте. Только в Дагестан уходили каждую ночь больше трехсот бензовозов с нефтью.
Четыре открытых фонтана горели днем и ночью, день за днем, отравляя воздух, пожары уносили до тысячи тонн нефти в сутки. Погасить скважины не удавалось.
Любые попытки навести порядок в нефтяной отрасли сталкивались с жестоким сопротивлением бандитов. Сотрудников правоохранительных органов, участвующих в операциях против “черных нефтяников”, убивали и похищали. Увозили в неизвестном направлении. Никто не находил даже их тел. Говорили, их забрасывают в горящие фонтаны. Живыми.
Я сказал своим ребятам, что это сплетни, и распускают их сами “черные нефтяники”, чтобы запугать нас.
Шестнадцатого июня в Курчалоевском районе наступил конец света. Натурально ничего не было видно, все небо закрывала огромная черная туча. Внеочередное солнечное затмение было вызвано горением нефтяных колодцев. Из которых местные жители качали “бензуху” – нефтеконденсат.
В мае генеральным директором ПО “Грознефть” назначен Мусханов. Ему удалось отбить у бандитов десять нефтескважин. По его требованию в охране нефтяной отрасли задействована уже не только полиция, но и армейские части. Объявили, что это временная мера. Все в этом мире – временная мера. Сама Ичкерия тоже временна, и времени оставалось все меньше.
Префектом Шалинского района был Иса Лаудаев. На местах было двоевластие, с одной стороны – избранные населением муниципальные администрации с главами администраций,
Префекты подминали под себя и финансирование, и все реальные полномочия, оставляя местным советам роль декоративных органов муниципального самоуправления. Ну, как в СССР – райком партии и райсовет народных депутатов. Еще одно родимое пятно социализма. Если вы понимаете, о чем я.
Так вот, значит, у нас префектом был Иса Лаудаев. Я называл его “лиса”. Какой-то он был скользкий тип. И этот самый Лаудаев в июне решил провести рейд по борьбе с незаконной реализацией и переработкой нефтепродуктов. Масхадов испек новый указ, что-то там об усилении ответственности за хищения и незаконную переработку нефти и прочая. И Лаудаеву нужно было отметиться участием в кампании, ублажить босса. Я его понимаю. Только совсем не обязательно было меня подставлять.
Но так уж получилось. Не заладилось у нас с Лаудаевым. А Лечи рядом не было, чтобы меня отмазать. “Профессор” собрался в Национальную гвардию, но пока что был в переходном состоянии. Проще говоря, пил.
Лаудаев провел рейд, не привлекая моих, шалинских полицейских. При поддержке сотрудников МГБ и МВД из Грозного. Прозрачно намекая этим на коррупционные связи нашего управления с продавцами самопального бензина.
И, естественно, выявил нарушения. Выявить было несложно. Продавцы стояли со своими банками вдоль дороги по всему селу, никогда не прятались, даже если мимо ехала полиция или правительственный кортеж. Чиновникам тоже надо что-то заливать в бензобаки!
Похватали кучу людей, вынесли предупреждения, выписали штрафы. В общем, шороху навели, произвели впечатление на людей из Грозного. А по окончании рейда вызвали в префектуру меня, для дачи объяснений.
Мне уже рассказали о мероприятии Лаудаева, и я представлял, что меня ждет. Спокойно вооружился, вышел из кабинета и кивнул водителю:
– Хамзат, в префектуру.
Из соседнего кабинета сразу выдвинулись двое моих охранников, но я остановил их:
– Сидите, тут ехать несколько минут. А в префектуре своей охраны хватает.
Ребята могли за меня вступиться, но я не собирался создавать конфликтную ситуацию. К тому же справедливо полагал: не арестуют же. И не расстреляют прямо в префектуре. Выговор. В крайнем случае – уволят. Так что не надо нервничать.
В черной служебной “Волге” я плюхнулся на заднее сиденье и опустил тонированное стекло. Было жарко. Лето!
В кабинете префекта сидели какие-то бригадные генералы или самое меньшее полковники из МГБ и МВД.
– Салам Алейкум, товарищи! – это сказал я.
– Ва-алейкум-салам, Тамерлан, – поздоровался со мной Лаудаев и указал на стул.
Я присел. Товарищ, судя по новенькому шеврону, из МГБ, серьезный мужчина в папахе и бороде, не представившись, начал наезд:
– Как ты допустил такой разгул незаконной реализации нефтепродуктов в Шали? Создается впечатление в том, что твое управление само имеет интерес в преступном бизнесе и крышует торговцев!
– Никогда не брал денег с продавцов бензина в стеклянных банках. Сам платил им, когда заправлялся. А у кого еще покупать бензин? На АЗС почти всегда голяк. У нас оперативные выезды, мы не можем ждать, пока вы наладите выпуск бензина на госпредприятиях. А ты, если выдвигаешь обвинение, сначала представь доказательства.
Я действительно не обкладывал данью уличных торговцев. За своих ребят поручиться не могу, может, случаи и были. Но управление в целом незаконную торговлю бензином не крышевало, хотя и не особо стремилось ее пресечь.
Я брал деньги, да. Как научил меня Лечи, в тех случаях, когда “по понятиям”, или, проще говоря, по справедливости, я и мои ребята их заслуживали – если возвращали потерпевшим сворованное имущество, например. Или защищали от бандитской конфискации чей-то бизнес.
Мне это не очень нравилось, но выхода у меня не было. Деньги нужны были не только мне, но и сотрудникам, моим подчиненным. И на бензин. И даже на патроны к нашему оружию. Государственное обеспечение было слишком скудным.
Но уличных торговцев я никогда не тряс, не опускался до этого.
Лиса Лаудаев попытался смягчить тон беседы:
– Никто не говорит, что ты лично брал деньги! Но незаконный оборот процветает при попустительстве
