местной газете. Оно называлось «Нам нужен мир». Эпиграфом была фраза Джонатана Свифта: «Люди всегда найдут повод для войны, каким бы ничтожным он не был».
Наверное, я хотел стать писателем. Теперь я не знаю, я не помню, я не уверен, я ли это был. Если бы я был писателем, я бы написал книгу, или хотя бы рассказ.
Но я просто школьник, я снова за партой, и не было этих 13 лет, и я пишу сочинение. На свободную тему. Мое сочинение называется «Почему не падает небо». Оно о летчике. Может, этот летчик я.
У меня светлые волосы и голубые глаза, я прилетел из далекой снежной страны. Моим рукам послушна могучая хищная птица. Я воин и выполняю задание. Уничтожить указанный на карте объект. Под крыльями самолета неведомая земля. Я выхожу на цель. В оптике вижу мирное село, жителей, занятых повседневными делами, детей, играющих на лужайке перед домом.
Это и есть объект.
И я слышу голос изнутри. Нет, не совсем изнутри, скорее он чуть слева и сзади. Шепот пробивается через треск в шлемофоне.
Это то, что ты должен сделать. И это то, что ты всегда хотел делать. Убивать. Ты устал жить в мире, скованном тысячами ограничений, правил. Моралью, законом. А ты всегда хотел убивать. Но там за это тебя будут судить и посадят в тюрьму. Здесь за то же самое тебя представят к награде. Так делай это. Убивай. Ныне тебе дана сила и власть. Распоряжайся жизнью и смертью этих незнакомых и безразличных тебе людей. Почувствуй себя богом…
И я снижаюсь, я беру в прицел дома. Моя рука лежит на кнопке прицельного бомбометания… Но… может, это кажется… резкий сброс высоты, в голове шумит… я вижу, как зеленеет кожа на моей руке, покрывается буграми, вытягиваются пальцы и растут острые когти, когти дракона. Я поднимаю голову и смотрю на небо. Небо покрылось трещинами, их все больше и больше, я слышу звон, небо готово обрушиться как стеклянный купол.
И я понимаю. Понимаю, почему не падает небо. Небо не падает, пока мы остаемся людьми. И оно рушится, когда мы решаем занять место Бога и превращаемся в драконов.
Я поднимаю свой самолет и увожу от села. Посадка на широком пшеничном поле, у безлесного холма… Вылезаю из кабины, немного вожусь у топливных баков и отхожу на безопасное расстояние.
Железная птица с полным боекомплектом взрывается, оглашая мир грохотом. Я снимаю шлем с непрекращающимися вызовами по рации и отбрасываю его далеко в сторону.
Стоит ясная безоблачная погода, и на горизонте, как чудесное видение, встают хребты незнакомых гор. Я никогда не был в горах. Так странно видеть снежные шапки вершин в этот горячий летний день. И я иду, иду по пшеничному полю, прямо к горизонту, туда, где сказочные синие горы с сияющими белыми вершинами.
Когда проснулись танки
Во имя Аллаха, милостивого, милосердного. Хвала Аллаху — Господу миров, милостивому, милосердному, Властителю Судного Дня. Тебе мы поклоняемся и к Тебе взываем о помощи: благослови нас на Твоем прямом пути, спаси от гнева и заблуждения.
И затем,
Коран, Сура 3, Аят 13:
Знамением для вас было столкновение двух отрядов: один отряд сражался во имя Аллаха, а другой не веровал в Него. Верующие увидели, что неверные вдвое превышают их числом. Но ведь Аллах помогает тому, кому пожелает. Воистину, в этом назидание тем, кто видит.
Времена. Времена глаголов. Глаголов, призванных жечь сердца людей. Прошли. Прошли? Так много глаголов, так много людей, не жгут, разглагольствуют. Ток-шоу. Что бы я ни сказал тебе сегодня, как бы ни убедил, изменишь ли ты себя? Встанешь ли во весь рост, выйдешь ли на улицы, на баррикады? Нет, «очень интересная точка зрения». В сегодняшнем ток-шоу победил… (аплодисменты).
Прошедшее, настоящее, будущее. Прошлого нет, будущего нет, настоящее скользит микронным лезвием сиюминутности, перенося нас из одного небытия в другое. В каком времени я живу?
Я живу в прошлом продолженном времени. Прошлое продолжается. Оно опутывает каждый мой день, как грибные нити, оно вязкий кисель жизни, оно белый инверсионный след в шелково-голубом небе: мне не уйти от него, не улететь, даже со скоростью звука.
Все, что было — рядом со мной, вместе, во мне. Все, кто жил до меня, живут во мне, живут мной. И я буду жить в тех, кто придет следом. Я сам иду следом за теми, кто проложил путь, прямой путь туда, в поля счастливой охоты, и моя жизнь не принадлежит мне, но я буду для тех, кто придет за мной, — пионером, вожатым, первопроходцем.
С тех пор как его не стало, я один живу за двоих. Иногда мне кажется, что в день его гибели его душа вошла в мою душу, стала моей душой. Нас всегда было двое, нас и сейчас двое, мой друг и я. Я и мой брат.
После всего, что случилось, я стал больным. Поэтому я не верю себе. Может, его и не было? Может, это очередная конфабуляция, следствие моей контузии, моего помешательства.
Я помню, я всегда знал, что нас двое. В детстве мне смутно грезилось, я с чего-то решил, что у меня есть брат-близнец, но взрослые скрывают его от меня. Может, он живет в соседнем селе, или по ту сторону нанесенной на стекло амальгамы, может, теперь он живет только в моих снах.
Просто у меня никогда не было брата, только две сестры, я люблю сестер, но я всегда хотел иметь брата. И мечтал о том, что он у меня есть, о том, что однажды мы встретимся и всегда будем вместе.
Шли годы, но наваждение не проходило, оно имело надо мной тайную власть. Мне было важно узнать, что оно означает, какое послание зашифровано для меня в этом туманном чувстве. Я стал читать книги, все, что смог найти о близнецах. Я узнал, что туземцы Малайзии считают старшим того из близнецов, кто появился вторым: они говорят, что старший посылает младшего первым проверить, как там, снаружи. Из древних индийских сказаний я узнал об Ашвинах, двух божественных близнецах, один из которых олицетворяет утреннюю, а второй вечернюю зарю. В египетской Книге Мертвых говорилось, что у каждого человека есть его двойник, Ка; когда придет время, он возьмет своего брата за руку и будет его проводником в загробном мире. Упанишады поведали о двух птицах, сидящих на одной ветке волшебного дерева: одна из них ест плоды и радуется, если попадается сладкий плод, а если плод оказывается горьким — скорбит, другая птица просто наблюдает за ней. Но стоит первой оторваться от вкушения радости и скорби и обратить свой взор ко второй, как все иллюзии рассеются и птица познает истину. И в древних славянских росписях я видел этот сюжет: две птицы на одной ветке, одна с чем-то в клюве, другая смотрит. И был миф о сотворении мира, в котором говорилось о потопе, сокрывшем земную твердь, но птица нырнула на самое дно океана и вынесла комочек глины на свет.
Были моменты, когда мне казалось, что разгадка близка, еще миг, еще одно, самое малое усилие и мне станет ясно все, и это знание божественным светом озарит мою жизнь. Но решение ускользало, а тайна оставалась тайной, сумраком, сумасшествием. Мыслью о близнеце.
Поэтому теперь, после контузии, я подумал: может, его и не было? Я всегда хотел, чтобы он был, поэтому и придумал его, придумал его таким. Дал ему все, чего мне не хватало в себе, составил одно, совершенное и целое, из двух частей.
Но вот фотография: мы стоим у покосившегося забора, одеты по-летнему, он опирается на изогнутую палку, я опираюсь на него. Пожелтевшая фотография из старого семейного альбома. На обратной стороне корявой детской рукой выведено: «Зелик и Динька». Как будто я боялся забыть, кто мы и как нас звали.
