Мои ноги затекли, и я медленно поднялся.
– Я тебя не понимаю, Биночка. Ты что, намекаешь, что я сам рассказал жене, что у меня будет дама? Если хочешь знать, ты – первая женщина, которая после нашего расставания переступила порог этого дома.
– Я все равно тебе не верю! Не знаю как, но ты все подстроил.
Альбина поправила платье, прикрыла оголенное плечо, схватила сумочку и решительно застучала каблучками к выходу. Лютик мне этого никогда не простит. Я бросился вслед за ней. И как мог, горячо, обнял ее за плечи.
– Ну же, не дуйся, препятствия только усиливают любовь, разве не так?
– Когда их слишком много, любовь может превратиться в ненависть. А если я кого-нибудь ненавижу…
Я подозревал, что тому уж точно несдобровать. И страстно поцеловал Бину в губы. Я вообразил, что мы играем очередную сцену. Играть я умел. Бина слегка обмякла в моих объятиях и ответила на мой поцелуй. Похоже, она меня простила…
Проводив ее к машине и дождавшись, когда она уедет, довольный, что выкрутился, я бегом заскакал вверх по лестнице. И вновь, как в далеком прошлом, в голове моей стучала фраза: «Домой, скорее домой». Из соседней двери показалось румяное личико.
– Ну и как? Все прошло нормально? – шепотом спросила Рита.
– Ага, – шепотом ответил я. И вдруг вспомнил, что Альбина оставила виноград, оливки и вино. – Хочешь, приглашу тебя на легкий ужин?
– Ой, так поздно, – испугалась девушка. И с опаской обернулась. – Вдруг мама проснется, а меня нет?
– А ты возьми с собой Джерри. Скажешь, что у него разболелся живот и срочно нужно было на улицу. Я жду, дверь не заперта.
Девушка радостно кивнула и скрылась за порогом. А я подумал, что так ловко научился изворачиваться и врать, даже самому противно. Впрочем, я давно усвоил, что изворачивание и ложь зачастую становятся всего лишь самосохранением. Там, в Сосновке, все было настолько ясно и просто, как солнечный день, что бесстыдным враньем выглядел разве что снег в мае.
Я очень обрадовался приходу Риты. Усадил ее в кресло и укрыл ноги пледом. Рядом примостился большой и неуклюжий Джерри. Рита была для меня всего лишь ребенком, чуть-чуть влюбленным в меня и совсем не опасным. Я же ее совсем не любил и сразу решил, что мы сможем стать хорошими друзьями. К тому же у меня за все долгое пребывание в городе так и не появились друзья. А всякие Лютики были всего лишь приятелями Ростика. Рита, безусловно, тоже не моя знакомая, не я ее встретил и не я ее выделил в толпе. Она тоже для Ростика. И все же она была мне ближе всех. И с ней меньше всего приходилось притворяться и играть. Она знала Ростика не больше моего.
Девушка взяла с тарелки гроздь винограда и откусила неправдоподобно крупную ягоду.
– Удивительно это, – тихо сказала она, – виноград в апреле.
– Тебе он не по вкусу?
– Не знаю, он действительно безвкусный. Мне нравится, когда все по сезону. Клубника в июле, а виноград в августе.
– Мне тоже нравится, когда все по правилам. У каждого овоща – свой месяц, а у человека – свое место.
– Вы это так грустно говорите, почему? Вы ведь на своем месте? – Рита внимательно на меня посмотрела. Ее большие зеленые глаза светились в полумраке комнаты, как у кошки.
– Конечно, на своем, девочка. Но вот ты могла бы, к примеру, меня представить живущим где-нибудь в лесу, в маленькой сторожке?
Рита улыбнулась. У нее была нежная, открытая улыбка.
– После рекламы кофе это трудно представить. Но… Вы ведь хороший артист, наверное, вам бы удалось сыграть лесника. Помните, вы мне рассказывали, что репетируете новую роль? Расскажите еще… О чем эта история?…
– О чем? – Я пригубил «мартини», мягкое тепло растеклось по телу. Там, в Сосновке, наверно, тепло, настоящая весна. И совсем скоро расцветет на могилке моей костюмерши молоденькая сирень. – О чем… Знаешь, так сразу и не расскажешь. Она об одном парне, этаком лесном дикаре, здоровом, бородатом, словно рожденном вместе с соснами и понимающем язык птиц и зверей. Иногда его называют лесным богом. Но он, конечно, не бог. Он не может спасти мир или хотя бы усовершенствовать его. Но он так же, как бог, его любит. Маленькую сторожку с перекошенной калиткой, куст сирени, на котором весной взрываются почки, завывание ветра по ночам и настойчивый стук дятла, а еще многое, многое другое. Но самым близким для него был друг…
– Это девушка? – встрепенулась Рита, и в ее глазах появился испуг.
– Нет, Рита, это всего лишь собака. Его зовут Чижик. – Мой голос дрогнул, и я погладил Джерри по рыжей шерсти. Он в ответ лизнул мою руку. – Чижик совсем не похож на твоего пса. Он совсем беспородный, но тоже рыжий, очень похожий на лису. Возможно, какая-то лиса и затесалась в его родословной. Я… то есть этот парень, лесник, как-то нашел раненого пса в лесу, выходил и оставил у себя. С тех пор тот и стал его самым лучшим другом. А вот людей парень не знал, вернее, знал совсем мало.
– И никого не любил?
– Любил, пожалуй. Без любви фильм был бы, наверное, скучным. Он полюбил приезжую девушку, совсем из другого мира, яркого, насквозь лживого. Но по сценарию возлюбленная его предаст. При этом героя горячо и преданно любит девушка из деревни, всем сердцем любит, но он предаст ее. И своего Чижика тоже. Пес уходит от него и умирает. В общем, все кого-то предают…
– Не так уж хорош ваш герой, если он предает собаку. Самое безобидное существо. – Рита поставила тарелку с виноградом на место и облизнула губы.
– Ты же не читала сценарий, – резко ответил я. – Возможно, у него были на то причины. И возможно, он потом сильно раскаялся.
– Знаете, Ростислав Евгеньевич, я думаю, что сценарист не очень-то хорошо разбирается в жизни. – Рита разволновалась и залпом осушила бокал вина. – Он сам, скорее всего, разбалованный маменькин сынок, дальше своей дачи и носа не показывал. И собаки у него никогда не было. Разве может человек предать живое существо? И вы… Если честно, не совсем подходите на эту роль. Вы ведь тоже не знаете этой жизни. Извините, но я буду откровенна. Ну какой из вас лесник? Вы такой лощеный весь, такой красивый, ухоженный…
Похоже, девушке вино крепко ударило в голову. Я отобрал у нее бокал.
– Ты плохо разбираешься в искусстве, Рита. Артисты играют и разбойников, и полярников, и героев. И не обязательно, чтобы они были на них похожи.
Рита смутилась и покраснела. Джерри носом подталкивал ее встать с места. Он хотел домой.
– Нам пора, Ростислав Евгеньевич. Вы на меня не обиделись?
– Ну что ты, девочка.
Я подумал, что Рита во многом права. Я все менее походил на себя, на дикого парня из Сосновки.
– Вы мне потом еще расскажете эту историю поподробнее, ну, чем она закончилась?
– Обязательно, Рита.
– А знаете… Ну, в общем, чтобы вам было проще играть эту роль, я могу отвезти вас к своей тетке, у них там и лес, и озеро, и беспородная собака… Я могу многое рассказать и показать… А мой двоюродный брат научит вас стрелять из охотничьего ружья…
Я представил себе, как городской пижон, этакий модный артист в белом костюме удивленно таращится на сосны и ели, аккуратно, чтобы не запачкаться, ступает лаковыми ботиночками по земле и со страхом прикасается к ружью. А здоровый бородатый мужик объясняет ему премудрости деревенского быта. Нет, эту игру я уже не осилю.
– Замечательное предложение, Рита, но, боюсь, у меня мало времени для вылазки на природу.
Рита остановилась в дверях и задумчиво посмотрела мне прямо в глаза.
– Скажите честно… Почему вы так боитесь природы?
– Я всего лишь опасаюсь, что это она меня испугается, – неудачно отшутился я. И про себя добавил: «И
