Он, обхватив мое ослабевшее тело своим ручищами, помог мне добраться до дивана. И, устроившись на нем, к тому же после выпитых трех таблеток аспирина и рюмки коньяка, я действительно почувствовал себя легче. Добрый Вано так услужливо суетился возле меня, словно всю жизнь проработал не скульптором, а братом милосердия.
– Вовремя же ты появился, дружище, в Васином доме, – прохрипел я. – Иначе мне наверняка бы пришлось предстать перед Всевышним и отчитываться за все грехи. А у меня их столько, что, думаю, и загробной жизни не хватило бы на их искупление. Так что искренне благодарю.
– Сначала благодари себя, – усмехнулся Вано и указал своим толстым пальцем в угол, где валялась какая-то статуэтка.
– Что это? – нахмурился я.
Вано принес мне эту непонятную вещицу.
– Это именно то, чем тебя хватанули по башке. И, между прочим, запросто могли убить. Особенно если бы попали в нужное место. Но ты, видимо, счастливчик. И инстинкт у тебя работает, как у зверя. – Вано кивнул на мои руки, постепенно синеющие. – Больно?
Я молча взял статуэтку из рук Вано и стал внимательно ее рассматривать.
– М-да, Вано, – задумчиво протянул я, – это гораздо серьезнее. Ты не заметил?
Вано тупо уставился на статуэтку, ничего не понимая.
– А что я должен был заметить? Капли крови на этой железной тетке?
Я внимательно смотрел на Вано и, насколько позволяла больная голова, размышлял. Странно. Вано, как мне известно, скульптор. Почему он не проявил никакого интереса к этой работе? Ведь это не просто железная тетка. Я не художник – я всего лишь артист, и то сразу сообразил, что у нас в руках очень ценная вещь, выполненная старинным мастером.
Это бронзовое изваяние Афродиты – древнегреческой богини любви и красоты. Классическая фигура в тунике, опоясанной позолоченным поясом, в котором, по преданию, заключены и любовь, и желание, и магическая сила страсти. Она стояла на бронзовом постаменте, усыпанном позолоченными фиалками, розами, лилиями и нарциссами очень тонкой работы. Ее голова была увенчана позолоченной диадемой, а тонкую длинную шею украшало позолоченное же ожерелье. Это была великолепная, поистине ювелирная работа мастера. И я это сразу же оценил, хотя не мог определить ни время, когда жил мастер, ни тем более имя самого скульптора. Но Вано? Он, если не ошибаюсь, профессионал. И выглядело невероятным или слишком подозрительным то, что он не среагировал на прекрасное творение. Я продолжал с нескрываемым любопытством рассматривать Вано, и он вновь перевел взгляд на статуэтку.
– А-а-а, – неопределенно протянул он, – Ты про это…
– А ты про что? И что может быть для тебя важнее этого? Странно, что ты эту работу в первую очередь расценил как средство для нанесения удара. А не как шедевр старинного мастера.
– Ник… – Он посмотрел куда-то мимо меня… – Все произошло так неожиданно. Я увидел тебя, лежащего без сознания… И потом, за время твоего беспамятства я уже успел насладиться этой божественной красотой.
Вано говорил сбивчиво, неуверенно. И я не поверил ему до конца. Его объяснения выглядели довольно слабенькими, хотя, возможно, и они имели право на существование. И все же я прекрасно знал эту породу – художников. Любой из них при виде такой красотищи тут же принялся бы взахлеб выдвигать версии о ее возрасте и происхождении, начисто забыв про мое жалкое существование, которое теряло значение во всемирном культурном процессе, тем более что я не так уж походил на умирающего лебедя. И никто из них не позволил бы валяться этому шедевру в углу – скорее, позволил бы валяться там мне без сознания.
И я решил прощупать своего друга:
– Послушай, Вано, как знаток и как мастер своего дела, ты определил хотя бы примерно, какого века эта работа?
Вано неожиданно расхохотался, обнажив традиционное отсутствие передних зубов.
– Ах, Ник! – Он не поддался на мою провокацию и шутливо погрозил пальцем. – Думаешь, я не просек, к чему ты клонишь? Эх ты… Конечно, твое право не доверять мне. Но я хотел посмотреть на твою реакцию, найди ты своего друга полумертвым. Учитывая, что вчера одного из нас уже убили, я думаю, твоя реакция была бы точь-в-точь такой же, даже валяйся в квартире тысяча роденовских скульптур. Здесь, Ник, речь идет о жизни. К тому же, поверь мне, это не Роден. А скорее, работа неизвестного мастера. Возраст ее можно определить только с помощью специалистов. Ты, Ник, по-моему, путаешь работу художника и искусствоведа. Поверь, это разные профессии. И я имею право плохо знать историю искусств, но вполне хорошо владеть ремеслом. Разве не так? К тому же, да будет тебе известно, я самоучка, и мне хватило времени только на практику. Теорию же я изучал в отдаленных местах. Но уже не про искусство. Вот так, Ник.
Мне стало неловко, что я хотел уличить Вано в нечестности. Я поймал себя на мысли, что в последнее время стал слишком подозрительным и, что особенно прискорбно, все мои подозрения падали на лучших друзей. Но все же пока оставалось неясно, что Вано делал в этой квартире. При всей моей симпатии к товарищу я не представлял его в роли милого ангела-хранителя, взмахивающего прозрачными крылышками, и оказывающегося в нужном месте в нужное время, дабы спасти непутевую жизнь друга.
– И все же, Вано, как ты здесь очутился?
– О, это очень просто, Ник. Гораздо проще, чем ты думаешь. По счастливой случайности я оказался на этой улице и заметил тебя, когда ты входил в подъезд. Я знал, что здесь живет Вася, и, естественно, сообразил, что ты идешь к ней. Конечно, мне не мешало бы догнать тебя. Но я задержался у ларька, чтобы купить сигарет. И, видимо, в этот промежуток времени, когда я, как дурак, покупал курево, тебя хватанули по башке этой изумительной красотой.
Что-то с трудом верилось, будто Вано случайно оказался на этой улице. Вполне возможно, что он следил за мной. Но зачем? Эту мудрую догадку я пока решил оставить при себе. К тому же у меня не было должных оснований подозревать Вано: какой ему смысл изо всей силы бить меня по голове, а потом приводить в чувство? Не проверял же он на прочность мою голову?!
– Хорошо, Вано. И еще раз спасибо. Что бы я без тебя делал? Но все же… Так мало прошло времени, ведь ты не мог целый час покупать свои жалкие сигареты?
