Не глядя на него, Арабелла помотала головой.
– Нет, это невозможно. Пойми, Борис, я сделаю для тебя все – стану перед камерой целовать девушку, займусь с ней любовью, сделаю все, что ты захочешь… потому что я в это верю… я это чувствую… и еще потому, что я знаю: все это ради искусства! Но я не могу делать то, другое, – пожалуйста, даже не проси.
– Гм. – Борис еще немного подумал, затем вздохнул. – Ладно, мы используем вставки с дублерами. В общем, когда мы доберемся до крупных планов – эрекции, проникновения и тому подобного, – мы снимем кого-то другого. Уверен, лицевой материал ты сможешь классно проделать.
– Да, непременно, – сказала Арабелла, протягивая руку и касаясь его в знак благодарности. – Все будет классно, обещаю тебе. – Она подняла на него свои огромные серо-зеленые глаза и грустно улыбнулась. – Мне так жаль, Борис, – ты ведь знаешь, как я всегда стараюсь сделать то, что ты хочешь. Ты ведь знаешь, как я тебя люблю, – тихо добавила она, опуская глаза.
Внимательно наблюдая за переменами, происходящими с Арабеллой, и по-прежнему чувствуя свою уже совсем нешуточную эрекцию, Борис вдруг понял, что смотрит на все это глазами Сида, припоминая интенсивную образность, которую тот использовал: «Просто фантастика – заставить прекрасную лесбиянку кончить», и тому подобное. На секунду он даже задумался о том, чтобы испытать это реально, так сказать, пострадав за Сида. Однако более сильное чувство взяло верх. Испытывая к Арабелле такую искреннюю привязанность и ощущая столь настоятельное требование у себя между ног, Борис счел почти невозможным поверить в то, что ей это понравится. Он задумался о том, что будет, если он ее попросит… станет клянчить… умолять… взывать к ее дружбе, преданности… поклянется, что это вопрос жизни и смерти… Или, допустим, скажет, что она сможет оставаться сверху – чтобы не чувствовать, будто над ней господствуют. Его возбужденный член уже пришел в состояние, описываемое онанистами как «пульсирующая припухлость», и Борис также вдруг понял, что последние две недели – в основном из-за подготовки сценария и предпроизводственной работы – он не удосуживался хоть немного потрахаться.
– А знаешь, почему я так тебя люблю? – спросила Арабелла, снова взглянув на него. – Или, по крайней мере, знаешь ты одну из причин, почему я так тебя люблю? Потому что ты всегда принимаешь меня такой, какая я есть. Правда?
– Гм, – промычал Борис, уже вовсе в этом не уверенный, и неловко заерзал.
– И я знаю, что тебе нравятся женщины, – продолжала Арабелла. – А также что порой ты и обо мне можешь думать в таком плане. В смысле, как о женщине. Да, у меня действительно есть определенные женские качества – или, позволь уже мне употребить более подходящее выражение, качества инь. – И тут, то ли через чудесно-интуитивное осознание, то ли потому что она реально это ощущала, Арабелла потянулась и положила руку на его брюки и на напряженную, твердую как кол мышцу под ними, поднимая к нему свое прекрасное лицо с доброй и лучистой улыбкой. – Это на Арабеллу?
Борис, который обычно бывал в этом отношении довольно пресыщен, ощутил неисчислимые уколы досады, когда его член задрожал и подался назад от ее прикосновения, точно от слабого электрошока.
– Я начинаю думать, что да, – признал он.
– Ах, Борис, ты просто чудо, – с волшебным смехом сказала Арабелла, после чего медленно расстегнула ширинку и вынула член – аккуратно его держа и внимательно изучая. – Ты только посмотри на него – весь жаждет и пульсирует – а деваться ему некуда.
– Ты хочешь сказать, некуда кончить, – ответил Борис, пытаясь поддерживать наружность галантного кавалера, хотя он уже начинал подозревать, что Арабелла – одна из главных в мире членомучительниц.
– Ну почему они всегда такие большие? – спросила Арабелла, склонив голову набок. Губки у нее были надуты, точно у маленькой девочки, пока она изучала член. – Быть может, если бы они не были такими большими, я бы смогла это сделать.
– Извини.
– Нет-нет,
– Да, – с надеждой согласился Борис.
– Это действительно прекрасная штуковина, – признала Арабелла. Затем, закрывая свои огромные чарующие глаза и увлажняя тяжелые красные губы, она открыла рот и медленно, нежно ввела туда член.
Теперь, когда это и впрямь должно было случиться, Борис вздохнул с облегчением. Он готов был кончить немедленно, однако чувствовал, что это неким абсурдным образом будет нечестно по отношению к Сиду, а также, еще более абсурдным образом, по отношению к бесчисленным Сидам во всем мире. А потому Борис откинулся назад и, пытаясь извлечь из этого определенную эротическую выгоду, стал наблюдать, как немыслимо-прекрасный, международно знаменитый рот Арабеллы сосет его член.
Ему также пришло в голову, что эротическое содержание опыта может быть еще больше усилено предельной акцентуацией его женских качеств (так чтобы его ид, эго или любые другие тайные силы, оценивающие подобные вещи, никоим образом не смогли бы но ошибке принять это за некую разновидность безрассудного педерастического отсоса). Исходя из этого, Борис расстегнул две верхних пуговицы кардигана Арабеллы, нежно скользнул рукой внутрь и крепко ухватил ее традиционно лишенную лифчика идеальную левую грудь, держа сосок между большим и указательным пальцами. При таком нажиме, каким бы слабым он ни был, Арабелла почти неощутимо напряглась – но затем расслабилась, поддаваясь и даже немного подаваясь вперед, тогда как ее сосок начал набухать и увеличиваться, пока Борис нежно сжимал его и катал между пальцев. Это «подчинение» – позволение мужчине ласкать ее груди, – оказало на Арабеллу эффект, выходящий далеко за пределы любого непосредственного ощущения, какое оно могло произвести, и вынудило ее справляться с очевидно реальным и нарастающим возбуждением. Пока она, закрыв глаза и тяжело дыша, продолжала сосать член, руки ее принялись шарить по брюкам, стягивая их достаточно низко, чтобы пролезть внутрь и схватить Бориса за голую талию, а затем за ягодицы. В то же самое время она ненасытно отсасывала, с оханьем и стонами, подобно женщине, которую ебут, почти мучительно. Временами Арабелла забирала так много, что задыхалась (однако, как отметил Борис, даже задыхалась она с идеальной артистичностью – с определенным классическим подъемом).
Теперь Борис, играя ее грудями и видя эту убедительную демонстрацию страсти, мог мыслить об Арабелле исключительно как о женщине, а потому задумался, не предоставит ли ему этот момент возможность предельно расширить опыт (который он уже испытывал). Он чувствовал, что Арабелла в этом опыте нуждается, а он не прочь его осуществить, причем его стремление к этому усилилось, стоило ему только взглянуть на плавную линию ее тела, изогнутого подобно ложке. Глядя на туго обтягивающие идеально округлую задницу Арабеллы модные черные слаксы, под которыми смутно просматривалась линия ее трусиков, Борис задумался о том, черные ли у нее и трусики. Еще он задумался, влажно ли у нее там, и его рука почти невольно потянулась, чтобы это проверить (раз сосок откликается, то почему не клитор?), – но затем, повинуясь внезапному уколу интуиции, Борис отдернул руку. Он совершенно внезапно уверился, что, коснись он ее там, это могло бы разом все разрушить… к этому она, скорее всего, пока еще не была готова… и потом, вышла бы неловкая возня со снятием слаксов (и сандалий) – именно та разновидность разрушающего всякую интимную атмосферу катализатора, которой следовало всячески избегать. Борис сделал себе мысленную заметку использовать когда-нибудь подобную ситуацию в фильме, а затем
– Хочешь ли ты кончить в прекрасный рот Арабеллы?
– Ну да, вроде того, – сказал Борис, лихорадочно думая: «Господи, неужели она теперь остановится?»
