– Ладно, теперь мы должны обсудить, сколько будет эпизодов – четыре из двадцати трех или пять из восемнадцати. В общем, будет очень тяжело или вообще невозможно сделать лесбийский и нимфоманский эпизоды в рамках двадцати пяти минут каждый – в них слишком много действия. А потому в идеале у нас на всю остальную картину остается сорок минут. Итак, у нас по-прежнему есть «Идиллический», «Нечестивый» и «Кровосмесительный». Лично я испытываю сильные чувства по поводу «Нечестивого» – знаешь, типа «Монашка и азартный игрок», «Священник и проститутка», что-то в таком плане. Могло бы даже забавно получиться, Капелька знаменитой «разрядки смехом», а, Тон?
– Мы должны по-прежнему делать это со вкусом.
– Ага, никаких сортирных шуток про священника.
– Верно.
– Теперь позволь я вот о чем спрошу – как насчет самого тяжелого? Как это в твоей большой тыкве очерчивается? Мать – сын? Отец – дочь? Брат – сестра? Думаю, здесь мы должны следовать самым нашим личным побуждениям. Теперь скажи мне, кого бы ты скорее выебал – свою дочь или мамашу… предполагая, ясное дело, что твоя мамаша в форме, лет тридцати двух – тридцати трех?
– Лет тридцати двух – тридцати трех? Черт, а такое возможно? То есть сколько же тогда мне?
– Шестнадцать-семнадцать.
– Гм. – Тони поднял брови, явно заинтригованный. – В форме, лет тридцати двух – тридцати трех, говоришь? Рыжеволосая?
– Очень может быть.
– Погоди-ка, погоди. Кажется, у меня есть идея… Давай-ка об «Идиллическом» поговорим. Помнишь, я сказал, что когда я ебал Джейсона, я воображал, что это его сестра? Ну так вот – это не совсем так. То есть я действительно воображал, что это его сестра, та самая девушка, но я к тому же воображал, что она моя сестра… врубаешься? Понимаешь, у меня никогда не было сестры, зато я всегда сооружал грандиозные фантазии насчет того, что у меня есть красивая сестра и что мы очень близки, может, даже близнецы. В общем, у нас с ней фантастическая близость, а потом мы реально этим занимаемся. Я хочу сказать, что, может быть, более романтично… более идиллично? Думаю, Б., я смог бы написать об этом прекрасный эпизод, правда смог бы.
– Гм. Вообще-то это чертовски дико – сочетать «Кровосмесительный» и «Идиллический». Но черт побери – нам теперь надо крутить покороче.
Я могу сделать из этого двадцать пять минут – черт, да я бы мог двадцать пять часов из этого сделать.
– А в каком возрасте они будут?
– Юные, но созревшие – то есть не тринадцать-четырнадцать, я скорее шестнадцать-семнадцать. Может, восемнадцать. Так или иначе, достаточно взрослые, чтобы понимать, чем они занимаются.
– Ага, классно. Давай начинай писать. Что, если мы пригласим Дэйва и Дебби сыграть этих детишек?
Брат и сестра Дэвид и Дебора Робертс были актерами, очень молодыми и красивыми, ребятами Просто
– Ух ты… это будет заебись сенсация!
Часть четвертая
Простецкое нутро перло наружу из Деревенщины… а такую бучу никому не угомонить.
1
Анджела Стерлинг, гибкая и фигуристая, в своем знаменитом халате голубой парчи – подарке Ханса Хеминга, – который она надевала во время большинства своих интервью киношным журналам (отсюда и его слава), шагала по будуару декорации касбы туда, где Борис и Ласло готовили первую съемку. Подсобники раскладывали кабели, и осветители, забивавшие гвозди, прекратили работу. Получился почти стоп-кадр из кинофильма. Все головы повернулись, словно приводимые в движение одним-единственным проводком, все взгляды на мгновение впились в сказочное лицо, прежде чем резко опуститься к участку чуть ниже бедер, где голубой халат распахивался с каждым шагом длинных ног, на миг обнажая кусочек знаменитой ляжки. Эффект получатся примерно как от укола ножом.
– Все откроется теми фильмотечными натурными съемками, – говорил Борис Ласло, – начиная с длинного и широкого воздушного кадра, чтобы четко определить, что это Марокко. Потом мы пойдем все ниже, ниже, ниже, прямо к этому окну, а потом подхватим внутри, врубаешься? – Приложив глаз к видоискателю, он медленно попятился от окна, продолжая: – Мы подхватим прямо здесь, у окна, как идеальный реверс, и позаботимся о том, чтобы камера двигалась в том же темпе, в каком опускалась. Она должна будет очень медленно откатываться от окна, какое-то время избегая кровати – медля, исследуя. Это движение будет продолжаться довольно долго, – мы используем его как фон для титров… а потом, естественно, мы закончим на кровати, где они занимаются любовью… – Борис опустил видоискатель и посмотрел на оператора. – И все ходы должен придумать ты, Лас, причем так, чтобы мы логично и неизбежно закончили на кровати – не просто потому, что на ней случилось потрахаться сладкой парочке, а потому, что этого потребовала направленная симметрия движения камеры. Попадание на кровать должно быть внутренне присуще всему движению. Пожалуй, лучше сделать это движение в целом ходом слева направо и примерно по часовой стрелке… думаю, это сработает. Контакт?
– Есть контакт, – отозвался Лас, уже изучая и прослеживая движение, указанное Борисом.
Режиссер повернулся к Анджеле, сидящей на краешке кровати. Она наблюдала и прислушивалась примерно так же, как делала это, сидя на краешке стула в Актерской мастерской.
– Извини. – Он, взял ее за руку. – У нас тут немного процесс затянулся.
Анджела улыбнулась ему и кивнула. Глаза ее поблескивали, излучая обожание.
– Нет, – мягко сказала она, – это было чудесно. Знаете, это такая…
Борис улыбнулся и сел рядом с ней на кровать.
– Ты прочла сценарий?
– О да, он прекрасен, – вздохнула Анджела. – Не уверена, что я его поняла, но настоящую поэзию я узнаю с первого взгляда, и я обожаю поэзию.
«Сценарий», как назвал это Борис, на самом деле представлял собой не более чем набросок, бессвязную кашу из чувственных сцен, куда были вставлены детские впечатления. Эту халтуру они с Тони сварганили прошлым вечером – исключительно для Анджелы.
– Я подумала, что эти сцены из детства такие волшебные, – воскликнула она, а затем с мрачной тревогой спросила: – Вы думаете, Дженни с ними справится?
Борис похлопал ее по ладони.
– Она все сделает идеально. – Он долго смотрел на Анджелу, словно вычисляя риск. – Тони сказал, ты что-то говорила про дублершу?
– Вы имеете в виду, для любовных сцен?
– Угу.
– Ну, я совершенно естественно предположила… в смысле, если там действительно надо заниматься любовью…
Борис укоризненно рассмеялся.
– Но ведь ты училась в мастерской – неужели тебя там даже любовью заниматься не научили?
– Ах, Борис, в самом деле! – Анджела отвернулась, словно пытаясь уклониться от болезненного замечания, но затем ей все же пришлось ответить. – Вы хотите, когда будете показывать… ну, показывать, как там вводится и все остальное, вы хотите, чтобы я действительно это делала?
– Арабелла это делала.
Анджела была потрясена.
– Арабелла? Правда?
– И Памела Дикенсен.
Это ее совсем не впечатлило.
