Серафим Сака
Шел густой снег
1
В канун Нового года, роясь в поисках оставшихся еще со своей свадьбы нарядов, чтобы успокоить одну из дочерей – Ольгу, ту самую, у которой не оказалось костюма для праздничного маскарада, Анастасия наткнулась на старую фотографию и замерла, унесясь мысленно в ту далекую весну, лето и осень, когда муж присылал ей послания из самого Бранденбурга, а она забыла о нем и фотографировалась здесь с другими. И раз судьбе было угодно, чтоб муж – муж и никто другой – наткнулся на эту фотографию с ржавыми следами кнопок в уголках, то уже не требовалось никаких других доказательств подозрениям, словам и насмешкам, которые столько лет грызли и мучили его. Не исключено, что он и сейчас простил бы ее, как прощал столько раз, скрипнув зубами и махнув с горестным отвращением рукой, – что, однако, не означало, будто все предается забвению, – если б улочка, вернее, тупик не привел тебя прямо к их воротам. Именно тебя, который научился все обходить! И так как идти было некуда, ты остановился и заглянул во двор (глупая привычка, но ведь человеческое любопытство велико!); заметив тебя, но еще не распознав (село знало, что ты учишься на юриста и вот-вот станешь прокурором), Сыргишор Вырна, первый на селе хозяин, двадцать пять лет работавший кладовщиком в колхозе, схватил жену сперва за ворот, потом по- крестьянски вцепился в волосы рукой, уже старчески бессильной; женщина попыталась повернуться к нему лицом, чтоб в ответ на взмахи ремня – один, другой, третий – крикнуть то, о чем и без того кричали ее еще блестящие молодо глаза:
– Больше бьешь – труднее забывается! Не бей!
– Добью!
– Не бей!
– Добью!
Они метались по двору – то бледные тени, то снова люди во плоти и крови, – меся глубокий, по колено, снег, точно глину для нового дома, и чем-то напоминали зверей, преследуемых злым охотником – ревностью. Женщина смеялась, хохотала, и в хохоте ее слышалось рыдание о том, чего никогда и ничем не искупить, и радость тому, что все-таки свершилось. А на нее и на все вокруг сыпался и сыпался из черной прорвы неба густой бесстрастный снег.
– Говорил, что никто не придет, а вот уже и пожаловали! Пожалуйте, милости просим!
Женщина сразу узнала тебя и подбежала к воротам, распахнув их так, будто собиралась впустить во двор добрую половину села, но тут же обернулась, чтобы запоздалым криком остановить мужа, нагнувшегося над фотографией. В минуту, когда ты шагнул во двор, ремень уже перелетел через черепитчатую крышу дома, а когда ты вежливо поздоровался с хозяином и пожелал ему много лет счастья, он совсем разъярился и начал пританцовывать на снегу, втаптывая в него разорванный на мелкие клочки фотоснимок.
– Анастасия Петровна, принимайте гостя! – крикнула одна из дочерей – не то Ольга, не то Саида, – следивших из окна за тем, как добрый их отец дает урок доброй их маме, чей грех, по их разумению, бросал тень на добрую репутацию семьи.
Заметив тебя, сестры быстро опустили занавески, будто занавес в театре, и зажгли свет во всех комнатах. Двор осветился, точно сцена, и только тогда стало видно, как Вырна заравнивает сапогами глубокие следы на снегу.
Из дома доносился торжественный голос теледиктора, убегали последние минуты года, и ты шел на этот голос вслед за Анастасией, которая разбрасывала ногой свежий снег, запорошивший тропинку, ведущую от ворот к крыльцу.
– Пожалуйте! Вот сюда, по дорожке… Тихонько, не поскользнитесь!
На цементированном крыльце ты потопал ногами, как это обычно делают, входя в дом, потом смахнул снег веником, который протянула тебе Анастасия, проделывая все со странной для самого себя, мучительной неторопливостью, словно оттягивая встречу, ради которой шел сюда.
Войдя следом за хозяйкой в дом, ты изумился, увидев, что сестры сидят, облокотившись на горку разноцветных подушек и уставившись в раскрытые книги, – занятие, столь не соответствующее моменту.
– Добрый вечер и с Новым годом!
Девушки вскочили, словно застигнутые врасплох, и их соблазнительные платья из тяжелого шелка заструились, как вода, вокруг вытянувшихся гибких тел. Книги, будто ворованные яблоки, выпали из рук, учебники химии или физики, – свидетельство того, что девушки, окончившие лучшую в райцентре школу и дважды пытавшие счастья в мединституте, все еще надеются на успех. Надеются, а надежда не самый большой грех.
– Добрый вечер и с Новым годом! – повторил ты после вынужденной паузы, и одна из сестер, Саида, более живая, чем Ольга, ответила громко, но довольно нерешительно:
– А мы как раз повторяли необратимость явлений…
Ты кивнул все с той же неопределенной гримасой, которая должна была заменить улыбку, – да, конечно, все в мире необратимо… И в этот миг появился празднично одетый и прекрасно настроенный Вырна. В одной руке он нес кувшин с вином, в другой – старое охотничье ружье.
– Хорошо, что у вас есть телевизор. – Ничего другого ты не мог сказать.
– Да, да… Но сперва проводим старый год, ибо он был не так уж плох, и встретим новый, как положено по обычаю, ружейным огнем, чтоб отогнать все страхи и зло. С Новым годом, дети мои!
Ты поднял вместе со всеми стакан, в доме стало тихо, экран телевизора замер, многозначительно тусклый, – короткая пауза между двумя годами, – и тут скорее веселая, чем грустная, скорее добрая, чем злая, скорее молодая, чем старая, держа в руке полный стакан, ворвалась в комнату с радостным возгласом Анастасия:
– Будьте здоровы, дети мои, и пусть счастье ваше будет больше нашего!
И букет, и крепость – все, все, что есть в этом изысканном напитке, – заставили тебя пить вино не
