Она появилась ранней весной — маленькая хрупкая девочка с синей скрипкой под мышкой. Когда девочка заиграла, птицы умолкли, прислушиваясь к чудесным звукам ее скрипки, пчелы и бабочки долго кружились вокруг, подпевая мелодиям, которые смычок девочки извлекал из крохотного инструмента.
— Послушай, Фиалка, — сказала ей краснощекая девица, сестра хвастливого Мака, прозванная Ветрогонкой, — ты могла бы выступать с концертами и получать огромные деньги.
— Ах, у меня ведь нет никакой школы, — отвечала Фиалка-Скрипачка. — Я счастлива, что моя игра вообще доставляет кому-то радость.
— Были бы у тебя деньги, ты могла бы приодеться, — поучала ее Ветрогонка. — А то ты и в будни и в праздник ходишь все в одном и том же зеленом платьице.
— Мне и так хорошо, я о роскошных нарядах и не мечтаю, — отвечала девочка.
— Будь у тебя деньги, ты купила бы себе янтарное ожерелье и надела бы на свою тонкую шею, — вмешалась в их разговор красотка Тюльпанша. — Может, приглянулась бы кому-нибудь.
Фиалка-Скрипачка засмеялась.
— Говоришь, шея у меня некрасивая, тонкая. Так это мое ожерелье понравилось бы, а не я. В ожерелье он влюбился бы, а не в меня. Уж лучше остаться такой, какая есть.
— Ты рассуждаешь, как ребенок, с тобой даже поговорить серьезно нельзя, — рассердилась Ветрогонка и, подкрасив губы, призывно улыбнулась стоявшему по другую сторону дорожки Ирису.
Ирис на ее улыбку не ответил — в это время Фиалка заиграла снова, пленив его чудесной музыкой.
С замиранием сердца он слушал волшебную мелодию. Она лилась и лилась, как нежная песня любви и дружбы, которым нет конца и тогда, когда земля застывает, объятая великим белым безмолвием. Фиалка кончила играть, и синеглазая Незабудка, наклонившись к ней, шепнула:
— Видела, как Ирис смотрел на тебя? Глаз не сводил. Он влюблен в тебя!
— Да что ты! — тихо вздохнула Фиалка. — Ведь я некрасивая. Рядом с Ветрогонкой и Тюльпаншей я просто Золушка. С чего это влюбится в меня избалованный красотками Ирис? Наверно, он очень любит музыку и слушал мою скрипку, а ты морочишь мне голову, чтоб потом посмеяться надо мной: поверила, мол, дурочка.
Так отвечала Фиалка, но сердце ее все же затосковало.
Она прижала к плечу синюю скрипку и излила свою тоску и мечты в тихой мелодии. Слушавшим ее казалось, что в жизни бесконечно много счастья, стоит только протянуть руку и все, что ты пожелаешь — любовь, дружба, радость, — упадет в нее, точно звезды с высокого голубого летнего неба.
Скрипка Фиалки умолкла, и Ирис еще долго терзался бы и горевал, если бы Сирень не шепнула ему на ухо:
— Ирис, не будь дураком, не упусти свое счастье! Неужели ты не видишь, что Фиалка играет только для тебя! Она в тебя влюблена, это и слепой видит.
— Откуда ты знаешь? — возмутился Ирис. — Фиалка — такая артистка: она словно витает в небесной синеве, вокруг самого солнца. Земные чувства ей чужды, она живет своим искусством, и такой заурядный парень, как я, для нее не больше, чем простой стебелек.
Наступил теплый вечер, и Фиалка играла Лунную сонату.
Вначале в музыке слышалась непонятная тоска, щемящая мольба, печаль отречения, но вот мелодия перешла в страстный шепот, она манила, звала и, все нарастая, кричала о счастье.
Рядом с Ирисом страстно вздыхала Ветрогонка.
Ее дыхание опьяняло, как вино. Ирис хмелел и терял рассудок.
Образ Фиалки перевоплотился в звуки, а Ветрогонка льнула к нему всем телом, целовала его, нашептывала нежные слова, и Ирису начало казаться, что Ветрогонка — его счастье.
Может быть, Ирис на другое утро опомнился бы, пожалел бы о мимолетном увлечении, но не успела еще сойти роса, как Ветрогонка раззвонила всем подружкам о своей предстоящей свадьбе.
Жениха и невесту, как водится, поздравляли, желали им счастья, согласной жизни, богатой потомством.
Ветрогонка самодовольно вертелась — только красная юбка развевалась, а Ирис стоял неподвижный и безучастный, словно это и не он женился на Ветрогонке.
После свадебного пира должны были начаться танцы, и Фиалке предстояло играть вальсы и польки.
Гости построились парами, и посаженый отец Тюльпан сделал знак скрипачке, но наступила неловкая тишина.
В свадебной сутолоке никто не заметил, как Фиалка исчезла. Только теперь Ирис сообразил, что это она, уходя, сказала:
— Будь счастлив! Спасибо тебе за то, что встретился мне! Мои страдания родят новые песни, которые принесут счастье другим.
МАК
Ирис еще никак не мог прийти в себя после опрометчивой женитьбы на сестрице хвастливого Мака — Ветрогонке. Он стоял, немой и неподвижный, и все спрашивал себя:
«Как же это случилось? Ведь я любил Фиалку, и Фиалка любила меня, а женился я на другой. Как же это?»
А жена его прямо сияла от счастья, гордая, что ей удалось выйти за такого видного парня.
— Ах, какой у меня муженек, какой миленок… — трещала она подружкам и, о чем бы ни заходил разговор, всегда норовила ввернуть словечко о своем муженьке, пытаясь поддеть подружек, еще не удостоившихся стать замужними женщинами.
Но как-то приятельница Фиалки Незабудка с невинным видом при всех спросила жену Ириса:
— Но отчего твой муженек всегда такой кислый? Стоит, словно аршин проглотил.
Жена Ириса покраснела от злости и, сделав вид, что приняла намек за шутку, рассмеялась:
— Ничего, пройдет медовый месяц, так выучу его по-своему.
И принялась учить мужа.
— Чего губу свесил! — кричала она, когда Ирис притворялся, что не слышит приказа жены затянуть ей корсет.
Ирис поджимал губы и нехотя, стараясь не касаться жены, выполнял приказание.
Вместо благодарности жена давала ему пощечину, приговаривая при этом:
— Следующий раз будешь расторопнее.
Ирис никак не мог угодить жене. То он вилку неправильно держит, то с ножом не так обращается. Не раз он вставал из-за стола голодный, потому что под косыми взглядами жены кусок в горло не шел.
Если бы все это происходило между ними наедине, то Ирис, может быть, и терпел бы выходки жены, но ей хотелось похвастать своей властью перед другими женщинами. Только зайдет подружка, как жена Ириса начинает командовать:
— Ирис, сюда! Ирис, туда! Подай то! Положи это! А ну-ка, ручку мне поцелуй! Спинку почеши!
Со временем Ирис понял, что больше всего жена бесится, когда он просто не замечает ее брани и наставлений. Однажды, когда жена опять начала попрекать его за то, что не умеет держать вилку, Ирис швырнул вилку на пол и стал есть пальцами. Как-то жена пыталась втолковать ему, как надо вести себя дома и как в гостях. Ирис позволил жене наговориться до потери сознания, а когда та спросила, понял ли он, что ему сказано, Ирис зевая, с удивлением посмотрел на жену и невинно спросил:
— А разве ты мне что-нибудь говорила?
Жена прямо сгорала от вожделения, но, когда она вечером звала мужа к себе, тот отговаривался, что ему на луг идти надо, лошадь привязать, а как уйдет, пропадает до самого утра.
