Пересмотрев то, что я написала до этого момента, и избавясь от всей заявленной чепухи, могу признаться, что солгала. Ложь – это эффективная защита. Она оказывается полезной во многих случаях: например, когда мы используем ее, чтобы щадить самооценку любимых или чтобы быстро и легко сделать счастливым толстяка, который то и дело спрашивает у вас, толстый ли он. Наконец, ложь играет решающую роль в социальном развитии и в способности спокойно взаимодействовать. Напоследок, она – сестра доблести и неотъемлемая часть эволюции.
Пока Бету находился в Испании, мне было очень трудно смириться с тем, что я одна. Потому одна, что в радиусе тысячи километров не было никого, кто бы походил на достойного мужчину, зрелого и влюбленного в меня. У меня было плохое настроение, потому что в те редкие разы, когда такой мужчина приближался, в нем не оказывалось ничего от достойного джентльмена, зрелого и влюбленного. Между нами происходил химический обмен, ну, и миг безумства объединял нас, но в остальном это была лишь иллюзия.
Вот я и приблизилась к своей лжи.
Я мечтала иметь бы достаточно благородства и романтичности в характере, чтобы не желать познакомиться с каким-нибудь другим мужчиной в то время, пока Бету далеко. Было бы так потрясающе видеть себя способной сохранять дистанцию с представителями мужского пола во имя веры во что-то лучшее (даже если иметь в виду телесные характеристики), что находится пока за семью морями, но что должно вернуться рано или поздно.
Я врала много раз в своей жизни. Думаю, что впервые я обманула, когда украла платьице для Барби у своей подружки в начальной школе. Это было длинное золотое платье, купленное для нее бабушкой в Диснейленде. Тогда я сказала родителям, что выиграла его у этой девочки. Несколько дней спустя она пришла ко мне поиграть, увидела платье в ящичке для одежды и, не церемонясь, забрала вещицу. Я не знаю, из-за чего мне было больше стыдно: из-за того осуждающего взгляда, который она на меня бросила в ту минуту, когда я заходила в свою комнату, неся молоко и печенье в форме черепашек, изготовленное мамой, или из-за факта присвоения чужой вещи, о котором могло быть объявлено моим родителям и из-за которого я могла перестать считаться образцовой дочерью, каковой старалась слыть. Потеря длинного золотого платья не могла сравниться с унижением, какое я пережила бы, получив клеймо малолетней преступницы, затесавшейся в самое сердце семьи.
Я, которая никогда в жизни не обманывала, не плакала, не била младших, никого не обижала, даже мыла посуду после ужина, чтобы заработать поцелуйчик мамы (которая, насколько я помню, нас целовала только по особому поводу), принимала ванну без принуждения и с мылом мыла даже язык, я, чьи грехи ограничивались редким пуком или ковырянием в носу, пока никто из взрослых не видит (и не слышит), не заслужила, чтобы меня изобличили в столь низком поступке. Еще прежде, чем гостья успела унизить меня или обвинить в краже платья, я поставила поднос на кровать, нащупала ручку швабры и потребовала в неожиданном приступе гнева, чтобы существо исчезло – быстро и навсегда. Она вытаращила глаза, лишенная дара речи, и даже забыла взять платьице. Я гналась за ней до самого забора (бедняжка плакала, будучи совершенно беззащитной), а поскольку ворота были заперты, я заставила ее перепрыгнуть через него. «Прыгай, не то побью тебя палкой!», – кричала я, а она не знала, чего стоило бояться больше: меня или возможности проткнуть себе внутренности прутьями забора.
В результате этой первой своей махровой ложи (мне было всего семь лет) у меня осталось золотое платье, я сохранила славу хорошей дочери и обрела славу подруги, угрожающей убийством тому, кто проговорится о случившемся. Мораль истории была настолько же очевидной, насколько бесспорной, и в тот день я узнала, что можно быть счастливой, если убедить людей, перевернув факты с ног на голову.
Я должна была бы описать сотни, если не тысячи обманов, которыми я защищала себя или кого-то любимого, или свою фантазию и которые имели место в период между той первой ложью и этой последней (о которой я еще расскажу в подробностях). Но именно об этой последней стоит рассказать. Из-за периода крайнего возбуждения, который она охарактеризовала.
Бету торчал в Испании после его злополучной попытки возобновить отношения с экс-возлюбленной и после нашего отвратительно злополучного прощания (которого не было вообще, если не считать короткого электронного письма, столь глубоко меня ранившего, что я предпочла проигнорировать этот факт, никогда не обсуждать его с подругами и не описывать в моем дневнике душевнобольной). Он в Испании, я здесь, ничто не радует меня, и нет никаких безумных приключений, которые помогли бы мне писать мои хроники. Плачевное положение вещей.
Я бросила все имеющиеся силы на работу и на реализацию проектов, которые и в самом деле принесли мне удовлетворение, потому что к тому моменту мне уже до смерти надоели мои обязанности корреспондента.
Я ушла с головой в подготовку и попытки воплотить в жизнь идею создания телевизионной передачи «VIP», которая должна была привлечь внимание тысяч телезрителей, жаждущих высококачественных развлечений.
Начали мы с канала «Бандейрантеш». Его программным директором был тогда мужчина, к которому я почувствовала такое сильное влечение, что просто стала бояться его. Начался период презентаций и обсуждений проекта, и вместе с ним пришли легкие сердечные потрясения каждый раз, как я встречалась глазами с Рожериу и понимала, что на мои взгляды отвечают открыто и вызывающе. То, что должно было стать всего лишь деловым общением, скоро превратилось в восторженный флирт.
Мы познакомились на празднике по поводу запуска программы Маркуша Миона. Сердце мое замерло, когда я увидела его. Уж не знаю, потому ли, что мне предстояло подойти к нему без единого предлога, представиться и объяснить суть дела, или потому, что он был еще выше, его волосы были еще гуще, чем казалось прежде, а высокие, смуглые мужчины с красивыми волосами так недвусмысленно волновали мое либидо, или потому, что, глядя на него, я видела своего непревзойденного Бенисиу дель Торо и боялась, что он вернется, одумавшись, в поле моего зрения. Что вернется безудержное стремление быть вместе с Бету. Сердце мое все еще было в пятках.
Он говорил с каким-то мужчиной, но мое внимание к его персоне было настолько абсолютным, что я не смогла бы описать ни рост, ни комплекцию, ни внешность его собеседника. Я перебила их разговор
Прошло, должно быть, несколько секунд, но прежде чем ответить мне, красавчик посмотрел на меня с куда большим проникновением, чем я ожидала в такой ситуации, улыбнулся и лишь затем (а показалось – через сто лет) заговорил, чтобы согласовать встречу на той же неделе со своим секретарем. Фу! Миссия была выполнена. Помню, что вызвала у его собеседника некоторое смущение, потому что просто
