[андская куропатка] крест»). Идентификация Южного Креста с куропаткой, льюту, имеет, несомненно, доколумбовое происхождение. Информанты Авилы Идентифицировали льюту как «темное пятно, которое пролегает немного впереди «небесной Ламы». Льюту по сей день остается андским названием западного Угольного Мешка, черного облака, расположенного в юго-восточном секторе Южного Креста, которое всходит, как описал Авила, «чуть раньше» альфы и беты Кентавра, «глаз ламы» (рисунок 3.5). Причиной, почему льюту крус должен был заслужить название чака, является, помимо его вида, то, что он отмечает известное соединение в кечуанских небесах. Как указывал Уртон, Южный Крест расположен там, где два потока Млечного Пути, с «истоками» на севере, встречаются «в южных небесах». Это положение составляет чаку в ее чисто астрономическом смысле «важного соединения».
Другой такой чакой, облеченной в формулировку после конкисты, был cruz calvario, или Крест Голгофы, который мы уже видели (глава 2, рисунки 2.2 и 2.3). Эти звезды, отмечая ту область неба, где Млечный Путь пересекает эклиптику, были в инкские времена видны при восходе в декабрьское солнцестояние. Положение этих звезд требует, чтобы они величались крестом или чакой, потому что они идентифицируют положение мифологического моста через Млечный Путь, ведущего к земле усопших. Неизвестно, рассматривались ли эти ясные звезды как единое созвездие в доколумбовых Андах, но три звезды его крестовины представляли три «звезды- птицы» на прямой линии, спешащей в преисподнюю.
В период после конкисты этот подход маскировался под христианским понятием смерти и воскрешения Христа, как оно символизируется Крестом Голгофы. Это пример того, как испанские репрессии в период конкисты подталкивали индейцев Анд к действиям «партизанского синкретизма». Сущность этой практики должна была идентифицировать и принять те элементы технического языка мифологии, которые казались также присутствующими в традиции их угнетателей. В течение трех дней между Его смертью на Горе Голгофе и Его воскрешением, согласно христианской традиции, Иисус спускался в преисподнюю, чтобы освободить души мертвых.
Я начал делать некоторые рисунки. Рисунок 3.11а изображает точку зрения снаружи неподвижной сферы звезд, направленную вместе с землей на бесконечно малую точку в центре круга. Диагональный круг представляет эклиптическую плоскость, траекторию орбиты земли вокруг солнца; соответствующим образом отмечены положения солнца — как на фоне неподвижных звезд — в июньское и декабрьское солнцестояния. Север помечен с точки зрения Поляриса.
Чтобы прояснить свое размышление, я также привлек северный и южный тропики — то есть небесные тропики Рака и Козерога (рисунок 3.1 lb). На глобусе Земли эти круги отмечают самые северные и самые южные широты, в которых солнце проходит через зенит. Эти события происходят соответственно в июньское и декабрьское солнцестояния. Спроецированные на небесную сферу, как это принято в навигации по звездам, эти круги указывают на самую северную и самую южную небесные широты, которых может достигать солнце; взятые как целое, они отмечают круг звезд, которые пройдут через зенит, когда они просматриваются с широты тропиков на земле, в двадцати трех с половиной градусах соответственно северной и южной широт.
Рассматривая какое-то время этот эскиз, я начал понимать, каким образом весь андский материал о входах в анак пача и уку пача мог согласоваться с беспокойством жрецов-астрономов, наблюдавших «потоп» 650 года н. э. Во второй раз я имел случай убедиться в своей собственной неисправимой глупости., Как и в своих первых попытках понять мифы о «потопе» — когда я потратил впустую месяцы, забывая о том факте, что животные в мифах обозначают свои дубликаты в небе, — я снова не сумел применить то, что уже знал, к изучаемой ситуации. Еще раз я натолкнулся на некий аспект в своем рассуждении, который решительно не давал действительно поверить идеям Сантильяны и Дехенд. Ответ, который я искал, был там под рукой. Ключ заключался в осознании, что самой большой из всех топографических метафор в техническом языке мифологии была метафора самой «земли»:
…«земля», в самом общем смысле, означает идеальную плоскость, проложенную через эклиптику… «земля», — это идеальная плоскость, проходящая четыре точки года, равноденствий и солнцестояний. Так как четыре созвездия, восходящие гелиакически в двух равноденствиях и двух солнцестояниях, обусловливают и определяют «землю», она называлась четырехугольным (что ни в коем случае не означало «веры» в ее четырехугольность, как у «примитивных» китайцев и так далее). И так как созвездия управляют четырьмя углами четырехугольной земли только временами [из-за прецессии], такая «земля», можно справедливо сказать, погибает, а новая земля восходит из вод, с четырьмя новыми созвездиями, восходящими в четырех точках года»[40].
Теперь я переработал свой первый рисунок, чтобы включить точки равноденствия по эклиптике (рисунок 3.12а) и перейти к «четырехугольной земле». Затем, как показано на рисунке 3.12Ь, я набросал «Всемирный Дом», то есть метафорическую альтернативу топографическим метафорам «гор», «моря» и так далее. Я нарисовал «столпы» в солнцестояниях и равноденствиях (чье расположение среди звезд просматривалось в Куско над горой, именовавшейся «столпом пространства-времени») от тропика до тропика, чтобы осмыслить «верхнюю часть и нижнюю часть» структуры. Рисунок 3.12с соединяет эти шаги в единую последовательность.
Наконец, я нарисовал «небесную землю» с точки зрения андской терминологии (рисунок 3.13). В точке июньского солнцестояния я поместил «высочайшую гору в мире», а в декабрьском солнцестоянии — панцирь раковины на дне «моря», самый низкий топ небесной земли.
Теперь я понял, что, с точки зрения мифологии, средний «мир» из трех андских пачас, именно кай пача — переведенный испанцами как «земля», но буквально означающий «это пространство-время», — должна относиться к району небесной сферы между тропиками. Эта трактовка не противоречила ни одному из сведений, которые я нашел и освещал их все.
Идея «небесной земли» совершенно очевидно была заложена в астрономическую основу теории миров-веков. Во время пачакути («опрокидывания пространства-времени»), когда, согласно мифу, «весь мир» был разрушен, именно «земля» как определяемая звездами, восходящими гелиакически в солнцестояниях и равноденствиях (четыре «колонны», поддерживающие «мир»), «разрушается», то есть смещается прецессионным движением. Как мы видели, это явление занимало центральное место в андских мифах о потопе. Внешне они говорили, что «весь мир» был разрушен потопом, в то время как астрономический подтекст означал не что иное, как гибель точек солнцестояния в звездах. Земля и «земля» — это были два уровня, которыми оперировали мифы о ламе и потопе. Один сообщал историю событий на земле (кай пача, «этот мир»), в то время как другой говорил о времени и движении, о смерти этого пространства-времени (опять-таки кай пача) и сотворении нового «этого пространства-времени», все вследствие предшествующих изменений времени и движения на уровне прецессии.
Логика этих идей была столь же непреклонной, сколь и податливой. Ограничения «небесной земли» были идентичны ограничениям эклиптической плоскости. Отсюда метафорические ассоциации струились без усилия. Поскольку самая высокая отметка на земле — гора, то самый высокий — означающий самый северный — указывает на «небесную землю», которая, определяемая положением солнца среди звезд в июньское солнцестояние, должна называться «горой». Та же логика требует, чтобы раковина звучала в декабрьское солнцестояние. Далее, и вполне логично, если имелось три «мира» и было известно, что границы среднего мира, кай пача, простирались к тропикам, тогда точное расположение «мира наверху», анак пача, и «мира внизу», пача уку, были также известны. Землей богов был весь сектор небесной сферы к северу от северного тропика, а землей усопших — весь сектор небесной сферы к югу от южного тропика[41]. Эта идея изображена на рисунке 3.14.
И теперь я узнал, почему потоп 650 года н. э. был настолько важен для андских жрецов-астрономов:
