Хорошие деревянные полы, раздвижные окна. Три комнаты заняты под ресторан. Самая большая перегораживалась посередине невысокой стенкой. Соседняя выходила французскими окнами на мощенную кирпичом, оплетенную вьюнками прогулочную аллейку. В третьей, самой маленькой, проистекало, очевидно, некое семейное торжество: сюда все прибывали и прибывали какие-то квадратные, похожие друг на друга человечки с многочисленными квадратными коробками.
Открытые окна обрамляли кружевные занавески. В такой непосредственной близости от океана потребность в кондиционере отпадала сама собой.
Берни Роуз сидел за столиком в углу второй комнаты, у витража. Перед ним стояли на три четверти полная бутылка и бокал с вином. Он поднялся, когда Водитель подошел и протянул руку для приветствия. Они поздоровались.
Темный костюм, строгая серая рубашка с запонками, застегнутая на все пуговицы, но без галстука.
— Может, для начала бокал вина? — предложил Роуз, усаживаясь. — Или предпочтешь свой излюбленный скотч?
— Вино — хорошо.
— Оно, кстати, действительно хорошее. Удивительные вещи нынче творятся: чилийские, австралийские вина!.. Зато это — из одного виноградника на северо-западе.
Берни Роуз налил вина. Они чокнулись.
— Спасибо, что пришел.
Водитель кивнул. Привлекательная, хотя и не первой свежести женщина в черной мини-юбке, без колготок, в серебряных украшениях, появилась из кухни и принялась составлять вместе столы. Потоки испанского, полившиеся ей вслед из кухонной двери, сразу привлекли внимание Водителя. Он продолжал улавливать его отголоски даже сквозь речь собеседника.
— Это хозяйка, — сообщил Берни Роуз. — Понятия не имею, как ее зовут, хотя прихожу сюда вот уже почти двадцать лет. Может, сейчас она выглядит и не так привлекательно, как тогда, но…
Водитель подумал, что она, по-видимому, находится в совершенной гармонии и мире с собой — качество, повсюду довольно редкое, а в модном, вечно экспериментирующем над собой Лос-Анджелесе столь удивительное, что кажется поистине бунтарским.
— Я бы посоветовал тебе попробовать утку. Черт побери, да я бы все здесь посоветовал! Охотничий бифштекс с домашней колбасой, красную капусту с луком и говядиной. Пироги, голубцы, мясные рулеты, картофельные оладьи. И лучший борщ в городе — его подают холодным, когда па улице жара, и горячим, когда погода промозглая. Но за утку я готов отдать жизнь. Утку, — заказал Берни Роуз, когда к их столику подошла Валери, официантка чуть ли не школьного возраста с синими венами на ногах. — И еще бутылку того же самого.
— «Каберне-Мерло»?
— Правильно.
— Утку, — вслед за Берни повторил Водитель. А пробовал ли он вообще когда-нибудь в жизни утку?
Квадратные человечки с квадратными упаковками все продолжали прибывать; официанты препровождали их в третью комнату. И как они туда помещались? Подошла хозяйка в черной мини-юбке, пожелала им приятного аппетита и вызвалась помочь лично, если им что-нибудь понадобится.
Берни Роуз наполнил бокалы.
— Тебе крупно повезло, парень, — сказал он. — И в этом деле ты показал себя во всей красе.
— Я не напрашивался.
— Обычно мы ни на что не напрашиваемся. И тем не менее оно вдруг сваливается нам на голову. Вопрос в том, что с этим делать. — Берни пригубил вина, обводя взглядом людей, сидящих за соседними столиками. — Знаешь, их жизнь для меня тайна. Совершенно не поддающаяся разгадыванию.
Водитель кивнул.
— Мы с Иззи были дружны с незапамятных времен. Выросли вместе.
— Я сожалею.
— Не стоит.
Водитель и не мог ни о чем жалеть, смакуя утку.
Они углубились в еду, окунулись в ледяную прохладу чая с лимоном, принесенного Валери.
— Куда отсюда отправишься? — спросил Берни Роуз.
— Трудно сказать. Быть может, займусь старым ремеслом — если не все мосты еще сожжены. А ты?
Берни пожал плечами:
— Подумываю вернуться на восточное побережье. Честно говоря, мне здесь никогда не нравилось.
— Один мой друг считает, что в этом — вся суть американской истории. Мы раздвигаем границы. И вот дошли до самого края, так что теперь червь начинает пожирать собственный хвост.
— Лучше бы он пожирал утку.
Водитель расхохотался.
Жизнь вокруг шла своим чередом. Медленно и верно уничтожая вторую бутылку «Каберне-Мерло» и очередное блюдо, они словно очутились на острове, ненадолго притворившись его обитателями.
— Думаешь, мы сами выбираем себе жизнь? — спросил Берни Роуз, когда они приступили к кофе с коньяком.
— Нет. Но и не думаю, что ее нам навязывают. По моим ощущениям, она просачивается из-под ног.
Берни Роуз кивнул.
— Когда я впервые услышал о тебе, все говорили, что ты водишь, и больше ничего.
— Тогда так оно и было. Времена меняются.
— Даже если не меняемся мы сами…
Валери принесла счет, и Берни Роуз настоял, что платит он.
Вышли на стоянку. В небе ярко горели звезды. Магазин ковров закрывался, семьи покупателей грузились на флотилию видавших виды грузовичков, расшатанных «шевроле» и проседающих под тяжестью пассажиров «хонд».
— А где твоя тачка?
— Там, — махнул Водитель. У дальнего края парковки, наполовину скрытая огороженным участком для мусорных баков. Как обычно. — Значит, полагаешь, что сами мы не меняемся?
— Нет, мы только приспосабливаемся. Уживаемся. К десяти — двенадцати годам в тебе уже практически все заложено: то, каким будешь ты, какой — твоя жизнь… Неужели вот это твоя тачка?
«Датсун» девяностых годов, изрядно потрепанный и лишенный некоторого количества частей вроде бампера и дверных ручек, весь в пятнах шпаклевки.
— Я знаю, на вид он не очень. Но ведь и мы тоже. Один мой друг занимается доводкой машин. «Датсуны» изначально недурны; когда он их доделывает, они просто летают.
— Он тоже водитель?
— Был когда-то, пока не сломал шейку бедра в аварии. Тогда и занялся полной переборкой машин.
Стоянка совсем опустела.
Берни Роуз протянул руку:
— Вряд ли мы еще встретимся. Береги себя, парень.
Подавая руку, Водитель заметил нож — блик лунного света сверкнул на лезвии, когда Берни Роуз начал движение левой руки.
Водитель резко ударил Берни коленом по руке, перехватил взлетевшее вверх запястье и воткнул нож в горло противнику. Удар пришелся посередине, довольно далеко от сонной артерии, так что Берни умер не сразу, но переломил трахею, через которую он хватал последние глотки воздуха.
Глядя в стекленеющие глаза Берни Роуза, Водитель думал: так вот что имеют в виду люди, когда говорят о благодати.
