ответить на вопрос или принять живое участие в дискуссии. Это, конечно, непорядок, особенно если учесть, что речь идет о самой образованной части населения. Но в конце концов непонимание здесь не приносит больших осложнений: можно попросить товарищей перевести или разобраться потом по стенограмме. А в ответственных ситуациях?
Вот, скажем, морские перевозки. Объем их все время растет, а безопасность плавания пока оставляет желать лучшего. Когда Международная морская организация, работающая под эгидой ООН, стала интересоваться причинами кораблекрушений, выяснилось, что в большом количестве случаев происходили крушения судов, для экипажей которых родным языком был… английский. Дело в том, что на море этот язык традиционно используется для переговоров между судами либо с портовыми службами. Так вот, скажем, малаец, выучивший нужные здесь две сотни фраз, всегда поймет, к примеру, португальца. Ведь стандартных ситуаций, могущих привести к аварии в открытом море или при маневрах в порту, всего 36 – соответственно и слов нужно немного. А какой-нибудь английский боцман из Йоркшира, во-первых, говорит богатым языком, насыщенным жаргоном, словечками-паразитами, да еще с трудным для иностранца выговором. А во-вторых, он плохо себе представляет, что с другой стороны на переговорах по радио сидит человек, знающий всего 400 слов. Отсюда частое непонимание. Так функционирование языка как родного мешает его использованию в качестве международного.
Но предположим даже, что обучение языку-посреднику поставлено очень широко. Всегда ли это приносит желаемый результат? К сожалению, нет. В нем быстро появляются местные нововведения, превращающие его в особый язык. Классическим примером тому может служить язык пиджин-инглиш. Он возник из беспорядочной смеси английских корней с туземными наречиями Новой Гвинеи. После достижения ею независимости быстро пошел в гору, стал государственным языком, на котором ведется радиовещание и книгопечатание.
Похожий процесс идет на Филиппинах. Здесь периодика до такой степени наводнена английскими выражениями, что для ее понимания недостаточно ни местного тагальского, ни литературного английского. Филиппинские журналисты прозвали новое наречие «баклиш», от тагальского слова «бакла» – двуполый.
Такое явление беспокоит местную общественность, и в основном не потому, что некоторые функции национального языка перенимаются международным. Это – процесс объективный. Важнее другое: то, что смешанная двуязычная культура от народного мироощущения ушла, но к высокой культуре хотя бы на английском не пришла, а остановилась на полдороге, питаясь убогими видеофильмами, жаргоном диск- жокеев и книжками «про шпионов». Не случайно, когда общественность европейских стран заинтересовалась смешанными языками, растущими как грибы, выяснилось, что они характерны в основном для молодежи, не признающей ничего, кроме поп-культуры. Во Франции такой язык прозвали франглийским, в Дании – америдатским…
Эта медаль имеет и оборотную сторону. Молодежь, росшая в англоязычных странах в послевоенное время, когда популярность их языка в мире росла, привыкла, что родная речь придет на помощь в любом случае, и потеряла интерес к языкам вообще. Скажем, если в США традиционно языками владел каждый четвертый, то первая же серьезная проверка в конце 70-х годов установила, что едва 7 процентов выпускников вузов могут с грехом пополам даже со словарем разобраться в простенькой заметке на иностранном языке. Иными словами, ориентация на один-единственный язык повлекла к заметному падению уровня культуры не только за границей, но и у него дома. Когда же этот процесс стал прямо понижать прибыли американских предпринимателей, они его заметили и начали быстро поправлять положение. В общем, за первую половину 80-х годов удалось поднять число изучающих японский язык на 40 процентов, русский – на 27, китайский – на 16 процентов и так далее, но сам этот процесс означает, что идея одного международного языка переживает кризис.
Впрочем, читателю не следует думать, что здесь сплошные недостатки. Были найдены и перспективные решения, и что интересно: они оказались схожими. Помните наш пример с моряками? Выделив 36 типичных аварийных ситуаций, специалисты отобрали только те слова и выражения, которых тут совершенно достаточно, чтобы справиться с ними. В морской словарь вошли и английские, и всем известные слова из других языков. Этот язык – естественный в том смысле, что он не придуман, но он же – искусственный в том смысле, что англичанину его нужно вызубрить так же, как бразильцу. По схожему пути пошли и космонавты, участники советско-американского полета. Американцы изучили русский, особое внимание уделив профессиональному языку авиации и космонавтики, а наши пилоты сделали то же по- английски. Но для вящей надежности каждый говорил на чужом языке – ведь как бы ни коверкал иностранец наш язык, мы всегда поймем главное, что он хочет сказать.
Не будем умножать число подобных примеров – их много. Лучше остановимся и подумаем. Сначала мы обсуждали, чем хорош искусственный международный язык, и пришли к выводу, что лучше все-таки естественный, то есть описали своего рода порочный круг. Теперь же, когда мы взялись за естественные языки, выясняется, что они могут нести международные функции, только если их нормализовать, ограничить, – другими словами, сделать их наполовину искусственными. Опять какой-то заколдованный круг! И если вы, уважаемый читатель, думаете, что это хитрый прием, который автор применил для захватывающего изложения, и что сейчас все разъяснится и будет найден правильный ответ, то это не так. По-видимому, живое человеческое общение поминутно создает бесконечное множество ситуаций, которые буквально разорвут тесно сшитую одежду одного-единственного, пусть самого хитро придуманного, языка. Наиболее правильный выход из положения – использовать целую палитру языков, промежуточных между искусственным и естественным в соответствии с запросами живой практики.
К примеру, так: на крайнем фланге будет стоять язык дорожных знаков. Он не нуждается ни в каких элементах естественного языка, придуман от начала до конца и поэтому всем понятен. Где-то рядом пойдет язык математических формул – искусственный текст, состоящий из знаков, создает строгость изложения, ну а постановку задачи и пояснения можно написать на любом естественном языке: финском ли, таджикском ли. Примерно в центре расположится морской язык, наполовину придуманный, наполовину естественный. И наконец, ближе к естественным стоят профессиональные языки, скажем, шоферов, официантов. Ведь у них искусственно придуманы и жестко закреплены только важнейшие термины, все остальное – как в разговорном языке.
Мы начали с того, как бы свести 6 тысяч языков к одному, и убедились, что это не получается. А коли так, раз невозможен международный язык, значит, каждому народу нужны полиглоты!
Глава вторая
КРАТКАЯ ИСТОРИЯ ПОЛИГЛОТОВ
Языки змия, тещ и офеней,
или
Откуда все началось
Вавилонизм – вот слово, не сходящее со страниц прессы, пишущей о научно-техническом прогрессе. Оно означает мешанину языков, тормозящую развитие социально-экономических и культурных связей между народами.
Вавилонский приз – так называется награда, присуждаемая международной общественностью лучшему полиглоту года.
Это новые слова, но начало они берут в легендах седой древности. По библейским представлениям, языки людей были смешаны богом Яхве, чтобы не позволить им возвести вавилонскую башню и подняться в небо. В других мифологиях не встречается таких запоминающихся образов. Скажем, согласно индейскому эпосу «Пополь-вух», первым людям достаточно было попасть в зачарованный город Тулан, чтобы получить
