Том 16. Книга 1. Сказки. Пестрые письма

№ 108).

В «Письме VII» непосредственным прототипом корнета Отлетаева был «сведущий человек», участник работ Кахановской комиссии с осени 1884 года — алатырский уездный предводитель дворянства А. Д. Пазухин. Ему принадлежит идея замены местных судебных и земских учреждений сословно-дворянским институтом уездных начальников («благонадежных отставных прапорщиков»), осуществленная позднее, в 1889 году законом о «земских начальниках» (см.: А. Пазухин. Современное состояние России и сословный вопрос. — PB, 1885, № 1). См. также далее «Проект обновления», предложенный «дядей» Захаром Иванычем Стреловым («Письмо VIII»).

В заключении «письма» Салтыков вновь касается судьбы «среднего человека», «простеца», трагическое положение которого «объясняет тайну успеха белиберды». Эволюция либерала Глумова, прослеженная в «Современной идиллии», но там прерванная явлением «стыда», в «Пестрых письмах» завершается — он не только «приспособился», но получил собственный «киоск» (то есть выгодную административную должность в провинции).

Печать изображает птицу с распростертыми крыльями…— Намек на царский герб, также изображавший «птицу с распростертыми крыльями» — двуглавого орла.

…узнать корни и нити. — См. т. 11, стр. 586.

…говорится о «винте»…— Винт — карточная игра

…это действие представлялось бы менее вредным, нежели <…> выражение удивления по поводу какого-нибудь бесшабашного публициста…— Речь идет об особом положении, которое занял в русской печати M. H. Катков. «Теперь можно потрясать собственность, семейство, государство, все, что угодно, — исключая Каткова. А честь потрясать даже благонамеренно», — писал Салтыков М. Стасюлевичу 6 января 1885 г.

…глубокомысленных Платонов и быстрых разумом Невтонов…— Из оды М. В. Ломоносова. В подлиннике: собственных Платонов // И быстрых разумом Невтонов.

…он не молол суконным языком, что сенат есть учреждение крамольническое…— См. прим. к стр. 337.

…продается отечество <…> и при содействии элеваторов, и при содействии транзитов, и даже при содействии джутовых мешков. — См. прим. к стр. 256.

…подписывается на куранты. — См. прим. к стр. 297.

Тайный <…> советник Крокодилов на новый суд ударил…— Речь идет о законе 20 мая 1885 г., в соответствии с которым было образовано высшее дисциплинарное присутствие Правительствующего сената, получившее право смещения судей. Принцип «несменяемости» был тем самым подорван.

…встал в позу Любима Торцова <…> как делывал актер Садовский. — Любим Торцов — персонаж комедии А. Н. Островского «Бедность не порок». Первым и самым выдающимся исполнителем роли Торцова был, еще в 50-е годы, знаменитый артист Малого театра П. М. Садовский.

Письмо VIII^*

Впервые — ВЕ, 1886, № 9, стр. 280–300.

Сохранились: 1) черновая рукопись (от слов: «Если бы не одно дельце…», стр. 357, и кончая словами: «…снов он не видит», стр. 375); 2) наборная рукопись, написанная рукой Е. А. Салтыковой с авторской правкой (от слов: «Если бы не одно дельце…», стр. 357, и кончая словами: «…и объяснять крестьянам их обязанности и необходимость повиновения», стр. 375). Черновая рукопись отличается от окончательной редакции меньшей стилистической обработкой. Наборная рукопись, помимо незначительных отличий, разнится от журнального текста и Изд. 1886 одним вариантом.

, строка 7. Вместо: «Ночные посещения…» — было: «Обыски…»

Окончание работы над очерком определяется письмом Салтыкова к Пыпину от 29 июля 1886 года: «Одновременно с этим письмом или днем позднее Вы получите в трех заказных пакетах 8-е «Пестрое письмо». Письмо это стоило мне множества мучений и я даже не понимаю, как докончил его».

Пыпин сразу же (2 августа) сообщил об этом Стасюлевичу: «Сегодня суббота; послезавтра я отдам рукопись в набор, попрошу поторопиться и пошлю Вам корректуру. Дело в том, что Ваш взгляд во всяком случае не лишний; для чужих вещей Вы все-таки не теряете «обоняние», которое для своих иногда Вас покидает за границей. Да Вас, без сомнения, поинтересует очень и нынешняя работа Салтыкова, первая после его болезни. Рассказ недурен, в обычном роде; герой — старинный делец (инженер), который стремится присоединиться к новейшей «общественной» деятельности. Кое-какие подробности потребуют Вашего внимания» (ИРЛИ, ф. 293, оп. 1, ед. хр. 1188, л. 114). Ознакомившись с содержанием очерка, Стасюлевич 10/22 августа ответил Пыпину подробным письмом. Сообщая, что пошлет «сегодня в типографию телеграмму с одобрением», он вместе с тем отмечал, что «конец несколько «указателен» и «касателен»: очевидно, этот мазурик теперь занимает высокое место», что это «человек, готовый на все»: нужно черное назвать белым или наоборот, он и на это готов, потому что в свое время мог срыть гору там, где ее не было. «Все это мало понравится, — заключал Стасюлевич, — но когда же творения Салтыкова принимались за варенье — всегда они были горчицею!

Итак, нецензурным считать никак нельзя; но, как Вы сами знаете, трудно решить этот вопрос с полною уверенностью. Могу сказать одно, что было бы просто смешно, если бы этого не пропустили» (ГПБ, ф. 621, ед. хр. 836, лл. 40–41).

«Письмо VIII» появилось в печати через год с лишним после «Письма VII». Такой большой перерыв был вызван тяжелой болезнью Салтыкова. Все органы печати, откликнувшиеся на публикацию нового «письма», приветствовали возвращение Салтыкова в литературу, которая без него «осиротела»[171]. «Его голоса, его поучительной речи недоставало в последние дни, и это составляло не только для тесного литературного русского мира, а и для всего русского общества — незаменимое лишение»[172]. «Тетеньке опять представляется редкое теперь удовольствие послушать своего острого на язык, но любящего и заботливого племянника. Долгие годы общих радостей, надежд, страданий и разочарований создали такую тесную связь между писателем и его публикой, что каждое появление сатирика на литературной арене является настоящим праздником для русской интеллигенции; каждое слово, каждый образ находит отклик в душе читателей»[173].

В настоящем «письме» Салтыков обращается еще к одной разновидности «пестрых людей», особенность которой верно определил А. И. Введенский: «Всматриваясь в этот характер, вскрываемый сатирическим скальпелем автора, вы находите его первенствующую, характернейшую и поражающую черту в том, что это — общественный деятель только времен смутных, тех, когда появляется в обществе прилив мутной воды, в которой легко ловить рыбу»[174].

Для характеристики героя Салтыкову вновь требуется исторический аспект повествования. Жизнеописание «дяди» Захара Стрелова развертывается на фоне и в связи с политической историей России (смена «веяний»), которая одновременно трактуется и как история, смена разных форм «хищничества». «Дядя» всплывает на поверхность в моменты общественно-политической неустойчивости. Не в состоянии конкурировать с хищниками послереформенными («чумазыми») в сфере экономической, «отставной корнет» Захар Стрелов пытается использовать в своих хищнических целях политику. Однако он никак не может поспеть за следующими одно за другим «веяниями» послереформенной эпохи, пока не наступает окончательно эпоха общественно-политической «галиматьи». Он вновь находит себя в «смутной» атмосфере «покаяния» (см. стр. 481). Именно он формулирует политику «обновления», осуществляемую «благонадежными прапорщиками», «отставными корнетами», — политику контрреформ, политику дворянской реакции. «Ликуют в Петербурге, чувствуя себя как дома, — писал публицист «Сына отечества», — лишь Стрелов, Довгочхун и Перерепенко, жаждущие обновить и Петербург, и отечество при помощи «проектов» с ссылками на кн. Мещерского, Иозефовича и Циона <…> Торжествует политика