как абелийцев, так и самхаистов за каждую человеческую душу.
— Вы разведчики? — предположил Джеймстон.
— Отчасти, — ответила Вона.
Брат Джонд снова кашлянул, предостерегая от излишней откровенности, но женщина лишь насмешливо посмотрела на монаха. Ведь перед ними стоял не кто-нибудь, а Джеймстон Секуин!
— Леди Гвидра считает, что мы можем положить конец этой войне.
— Договариваться с самхаистами бесполезно, — рассудил Джеймстон и обвел команду пристальным взглядом, под которым Брансен почувствовал себя голым. — Вот вы и задумали убить самого Беддена, — заключил старый охотник с ноткой иронии в голосе, отчего все пятеро взволнованно переглянулись.
Лучшего подтверждения Секуину и не требовалось.
— Мы непременно найдем его и убьем, — неожиданно заявил Брансен и встал рядом с Воной. — Он это заслужил.
— Много сотен раз, еще когда ты даже не родился, мой мальчик, — отозвался Джеймстон.
Ответ слегка покоробил Брансена, почуявшего в обычном согласии что-то унизительное. Нарочно или нет, но этот легендарный охотник заставлял его чувствовать себя не в своей тарелке.
— Никогда его не любил, — продолжал Джеймстон. — Кто может быть глупее, чем люди, которые заявляют, что говорят от имени бога? Только те, кто их слушает. Мои извинения, брат, — добавил он, глядя на Джонда.
Монах, по-видимому, сбитый с толку, как и Брансен, лишь пожал плечами и слегка кивнул.
— Помоги нам убить его, — неожиданно выпалила Вона.
— Принимать чью-либо сторону не в моих правилах, — ответил Джеймстон.
— Но даме Гвидре ты ведь помогал, — возразила женщина. — Говорят, ты отправлял на юг сообщения.
— О численности гоблинов, троллей и им подобных, — кивнул Секуин. — После моего вмешательства она всегда заметно падала.
— Ну вот! Значит, ты уже решил, на чьей стороне выступить, — засмеялась Вона.
— Убивать гоблинов и троллей не значит быть на чьей-то стороне, — невозмутимо ответил Джеймстон. — На мой взгляд, это единственная религия, за которую стоит сражаться.
— Что ж, раз старец Бедден снюхался с этими тварями, получается, что он стал вашим противником, — рассудил брат Джонд.
Охотник искоса посмотрел на него и хмыкнул.
— Идите на восток и через десять дней доберетесь до теплого озера под названием Митранидун. Поднявшись в горы вдоль западного берега, окажетесь у Колдринского ледника, на вершине которого найдете и Беддена, и его первосвященников. Я отведу вас, а дальше сами решайте, как поступить.
Сказав это, он кивнул в знак того, что обсуждения не будет, забрал у Брансена и Джонда свои стрелы, снова подмигнул Воне и направился на восток.
Команде не оставалось ничего другого, как последовать за ним.
К ночи они разбили лагерь. Вона и Джеймстон сидели рядом, болтая и смеясь, как старые друзья. Олконна с Крейтом, расположившиеся в противоположной стороне, чистили и точили оружие.
— А ты в курсе, что у них как-то раз была связь? — спросил Олконна.
— Насколько я знаю Дикарку Ви, одним разом не обошлось, — от души рассмеялся Крейт.
— Как, и ты? — спросил Олконна, бросив на него любопытный взгляд и слегка поморщившись.
— Да, я ее знаю! — снова засмеялся его приятель. — А что? — спросил он напрямик, когда Олконна покачал головой, глядя на крепко сбитую женщину. — Ты был обо мне лучшего мнения?
— Но ведь она совсем не красивая, — отвечал тот.
— Чушь! — возмутился Крейт и тоже посмотрел на Вону. — Это самая распрекрасная женщина в мире.
Олконна состроил недоверчивую мину.
— Надеюсь, у тебя хватит ума не отказываться, если она когда-нибудь предложит тебе затеять скачки, — добавил старый воин и подмигнул.
— Как и у всех остальных? — саркастически спросил Олконна.
— Ох, вот только не надо об этом, — ответил Крейт. — Ты каждый день совершаешь убийство и считаешь себя вправе судить ту, которая иногда позволяет себе насладиться жизнью?
— Но…
— Никаких «но», — оборвал его Крейт. — Посмотри-ка на нее хорошенько, мальчишка! Видишь, с каким огнем проживает Дикарка Ви каждую секунду своей жизни, наполняя душу воспоминаниями и ощущениями, о которых большинство людей даже помыслить не смеют. В сражении, в матерщине и в постели она переплюнет не только женщину, но и любого мужчину, поэтому умрет без сожаления. Многие ли могут похвастаться этим?
Олконна несколько раз начинал было отвечать, но все путался в словах и не сводил глаз с Воны.
Крейт сидел молча, поглядывал на юношу, ставшего ему кем-то вроде протеже, и думал о том, что преподал Олконне один из самых важных уроков в жизни.
Часть третья
ЧАСТЬ ЧЕГО-ТО БОЛЬШЕГО
Я сопротивляюсь.
Не знаю, чем продиктована моя апатия: то ли глубоко укоренившимся инстинктом, то ли подсознанием, но при всей правоте и оправданном отчаянии дамы Гвидры ее призыв к оружию мне не по душе. Она права во всем. Я и сам знаю, что, если бы остался в Хонсе, то стараниями владык и абелийской церкви уже принял бы мучительную смерть. Ничуть не сомневаюсь в правдивости слов Доусона о том, что монахи из часовни Абеля знали о Разбойнике. Ничто не помешало бы им схватить меня и убить. Я и раньше наблюдал абелийское правосудие.
Я не подвергаю сомнению искреннее отчаяние дамы Гвидры. Орды самхаистских приспешников, не знающих никаких моральных принципов, приносят ее народу страшное горе. И все же сопротивляюсь.
Я видел последствия набега троллей, сожженный дотла город, ни одной живой души, и мое сердце обливалось кровью. Я чувствую, в каком гневе и негодовании пребывает дама Гвидра, и это делает ей честь. Она дрожит не из эгоистического страха потерять жизнь или титул, а из-за неподдельного сострадания к людям, перед которыми правительница в ответе. Это ставит ее гораздо выше любого из хонсейских владык. Но я по-прежнему сопротивляюсь.
Кто я? Раньше я думал, что знаю. Ответ был столь очевиден, что я ни разу не потрудился задать себе этот вопрос, по крайней мере, так прямо.
Книга Джеста и самоцветы избавили меня от недуга, но очевидным образом превратили в другого человека. Счастье телесного исцеления обратилось в необходимость переосмыслить себя. Теперь этот новый человек, которым я стал, задается вопросом, кто он.
Кто я?
Что за душа живет в моей окрепшей плоти?
Против всех ожиданий, выздоровление принесло еще больше трудностей, вызвав во мне чувство обязанности и ответственности перед другими.
Другие…
Тех, кто находился рядом на протяжении всей моей юности и в первые годы взрослой жизни, можно по пальцам пересчитать. Это Гарибонд, кое-кто из монахов Прайдской часовни, Кадайль, иногда снисходившая до моего общества. Все они интересовали меня лишь в той степени, в какой могли быть мне
