— Слушай, грязная бестия! — сухо обратился к нему европеец, выразительно положив руку на рукоятку одного из пистолетов. — Что это за шутки ты вздумал играть с нами? Насколько мне помнится, ты уверял, что знаешь все побережье Борнео как свои пять пальцев, почему я и взял тебя с собой в качестве проводника для моей «Марианны». А теперь вот мы сидим по твоей милости на этой дурацкой мели и не знаем, когда нас черт стащит с нее.
— Но, господин… — пробормотал малаец с видимым замешательством.
—Что? — повысил голос Янес, начиная терять свое обычное самообладание. — В чем дело? Говори, каналья!
— Этой мели здесь раньше не было, господин.
— Мошенник! Уж не собираешься ли ты уверять меня, что она только что выскочила с морского дна? Ты, негодяй, нарочно завел сюда «Марианну», чтобы посадить ее на эту злосчастную отмель, чтоб ее черти разнесли по песчинкам!
— Но, господин, зачем бы я это стал делать?
— Откуда я знаю, зачем? Может быть, ты в заговоре с теми таинственными врагами, которые подняли возмущение среди даяков.
— Господин ошибается. Я не поддерживал отношения ни с кем, кроме моих соплеменников.
— Думаешь ли ты, что нам удастся сняться с мели?
— Да. С наступлением прилива.
— Черт возьми! — пробормотал Янес. — Дело совсем дрянь. Этак я могу опоздать и не доставить Тремаль-Наика и Дарму в Мопрачем, прежде чем восставшие даяки нападут на их плантации и разрушат их фермы. Ну да посмотрим. Может быть, удастся каким-нибудь образом тронуться в путь раньше, чем прилив достигнет наибольшей высоты.
С этими словами он повернулся спиной к малайцу и, подойдя к носовой башенке, облокотился на ее перила и задумчиво стал смотреть на воду.
Корабль, оказавшийся из-за умышленной или случайной неловкости лоцмана-малайца не в состоянии сойти с широкой, почти совершенно скрытой от взора, со спокойной водяной поверхностью песчаной отмели, в которую он врезался носом и частью корпуса, представлял собой прекрасную двухмачтовую бригантину, построенную, по-видимому, совсем недавно, о чем можно было судить по ее еще правильным очертаниям, и снабженную парой широчайших парусов, очень похожих на те, под какими ходят обыкновенно большие малайские пироги.
Бригантина обладала вместимостью не менее двухсот тонн и была вооружена так, что могла внушить если не страх, то, во всяком случае, известное уважение даже любому крейсеру небольших, разумеется, размеров. На корме ее находились две так называемые охотничьи пушки солидного калибра, защищенные подвижными щитами, составленными из двух толстых соединенных под углом стальных полос, а носовая башенка была вооружена четырьмя длинными и довольно тяжелыми медными пушками —
Кроме этого грозного вооружения, парусник обладал еще экипажем, гораздо более многочисленным, чем требовалось для такого маленького судна. Он состоял из сорока малайцев и даяков, большей частью пожилого возраста, но еще достаточно крепких и выносливых, с суровыми лицами, исполосованными у многих широкими и очень красноречивыми рубцами, свидетельствовавшими о том, что эти люди были не только заправскими моряками, но и лихими вояками.
Бригантина, носившая имя «Марианна», остановилась — не по своей, как знает читатель, возле входа в широкую бухту, в которую впадала быстрая и с виду очень многоводная река.
Многочисленные острова, один из которых достигал довольно внушительных размеров, защищали бухту от западных ветров. Все они были опоясаны двойными и тройными ожерельями коралловых рифов или отмелей и покрыты богатейшей тропической растительностью, ярко отливавшей на солнце всеми оттенками зеленого.
«Марианна» попала как раз на одну из таких прибрежных мелей, скрывавшуюся под водой и только теперь, с наступлением морского отлива, начавшую показываться над поверхностью волн. Носовая часть так сильно врезалась в песок, что сдвинуть судно при помощи одних только якорей, заброшенных с кормы и соединенных с находившейся здесь паровой лебедкой, не представлялось решительно никакой возможности.
— Чтоб ему попасть к дьяволу на рога, этому негодяю лоцману! — воскликнул Янес, исследовав внимательным взором отмель. — Раньше полуночи нам никак не удастся сняться отсюда. Как ты думаешь, Самбильонг?
Высокий и плотный малаец с морщинистым лицом и седоватыми волосами, к которому был обращен этот вопрос, приблизился к европейцу.
— Я думаю, сахиб5, — сказал он, — что без прилива нам ни за что не сдвинуться с места. Это так же верно, как то, что мы сидим сейчас на мели.
— Скажи по совести, не кажется ли тебе наш лоцман подозрительным?
— Не знаю, капитан, — ответил малаец. — До того момента, как мы взяли его с собой, мне ни разу не приходилось с ним встречаться. Однако…
— Что ты хочешь сказать? Продолжай.
— Однако тот факт, что мы нашли его одного на таком большом расстоянии от острова Гайя, в небольшой лодчонке, совершенно неспособной выдерживать большое волнение, а также то, что он сразу предложил нам свои услуги в качестве лоцмана, — все это кажется мне не совсем ясным и заставляет держаться настороже.
— Неужто я в самом деле допустил большую неосторожность, доверив руль нашего корабля негодяю? — пробормотал Янес, став сразу серьезным.
Затем, тряхнув головой как бы для того, чтобы отогнать от себя эту неуместную мысль, он добавил:
— С какой целью этот человек, принадлежащий к вашей расе, стал бы искать гибели самого крепкого и красивого судна Малайского Тигра? Разве мы не были всегда защитниками туземцев Борнео от английских притеснителей? Разве мы не погубили дело Джеймса Брука, чтобы возвратить независимость даякам Саравака6?
— А почему, в таком случае, господин Янес, — ответил тот, которого Янес называл Самбильонгом, — побережные даяки так внезапно взялись за оружие с явно враждебными намерениями по отношению к нашим друзьям? И это несмотря на то, что Тремаль-Наик, создавая на этих берегах, бывших до сих пор совершенно пустынными и безлюдными, фермы и фактории, дал им возможность без особого труда зарабатывать средства на спокойную жизнь и в значительной степени обезопасил от набегов пиратов, облагавших население поборами в свою пользу.
— Это, мой дорогой Самбильонг, — тайна, в которой ни я, ни Сандакан не сумели еще разобраться как следует. Неожиданный взрыв ненависти против Тремаль-Наика должен иметь какую-то причину. Но какую?. Этого мы пока не знаем, хотя я более чем уверен, что существуют какие-то таинственные личности, которые искусственно раздули весь этот огонь.
— А что, разве Тремаль-Наик и его дочь Дарма находятся в серьезной опасности?
— Гонец, которого он прислал к нам в Мопрачем, сообщил, что все даяки взялись за оружие и неистовствуют, словно их охватил какой-то приступ безумия. Три фактории были разграблены и сожжены восставшими, и среди даяков поговаривают уже о необходимости добраться до самого Тремаль-Наика, чтобы снести ему голову с плеч.
— Я решительно не понимаю, как этим дикарям могла прийти в голову мысль грабить его имущество, — пожал плечами Самбильонг, — ведь это самый прекрасный, самый благородный человек на всем острове!
— Когда мы прибудем в кампонг7 Пангутаран, тогда все выяснится. Появление на реке «Марианны» немного успокоит даяков, и если они не сложат немедленно оружие — мы их расстреляем… как они этого и заслуживают.
— Да, только тогда, пожалуй, и можно будет узнать, какие причины побудили их к восстанию.
— Ага! — воскликнул вдруг Янес, взоры которого были все время обращены к устью реки. — Я вижу там какую-то человеческую фигуру, которая, кажется, намеревается приблизиться к нам.
