Около двух суток длилось плавание у берегов Борнео. Именно в этих водах можно было наткнуться на эскадру, вышедшую ловить корсара, но пока «Властитель океана» не встречал никакого серьезного сопротивления.
К вечеру второго дня вдали показался наконец гордый Мопрачем, старое гнездо пиратов Малайзии. И Сандакан и Янес, охваченные глубоким волнением, глядели с командного мостика на свой остров. Эти скалы столько лет служили им верным убежищем. Отсюда они столько лет грозили английскому владычеству. Здесь был некогда оплот вольности Малайзии, здесь находили себе защиту все, кого угнетали англичане.
Когда крейсер достиг восточного мыса, за которым открывалась гавань, уже наступила ночь. Но небо было ясным, и при таинственном свете луны можно было рассмотреть скалу, на вершине которой еще недавно развевалось гордое знамя Малайского Тигра.
Здания, которое много лет служило жилищем для Сандакана и Янеса, уже не существовало. На том месте, где стоял этот дом, теперь находился небольшой, но по всем признакам сильно вооруженный форт, обеспечивающий англичанам власть над Мопрачемом. По всему берегу тоже были разбросаны в кажущемся беспорядке отдельные форты, бастионы, защитные стенки.
Сандакан, молча стоя на палубе, тоскливым и гневным взором смотрел на берег. По выражению его лица можно было судить, какая глубокая скорбь охватила его душу. Стоявший рядом с ним Янес положил ему руку на плечо.
— Рано или поздно, но мы отвоюем у них Мопрачем. Не так ли? — сказал он.
— Да. Мы еще вернемся! — ответил Сандакан. — И когда это случится, мы сметем с острова всех, до последнего человека, без жалости, никому не давая пощады.
Он отвернулся и поглядел на освещенное лучами кроткой луны море.
— Меня охватывает неудержимое, безумное желание разгромить, уничтожить все, все вокруг! — пробормотал он глухим голосом. — Мне чудится, будто все вокруг в крови, все в кровавом тумане.
В это мгновение с носа послышался крик. Это дозорные извещали о том, что впереди показались сигнальные огни каких-то судов.
— Вот она, та кровь, которую я искал! — воскликнул страстно Сандакан.
Он дрожал всем телом. В его душе проснулись прежние инстинкты.
На востоке, по траверзу26 островов Ромадес, вершины которых уже маячили на горизонте действительно видно было несколько светящихся точек.
— Два паровых судна! — отметил Янес. — Готов держать пари, что они идут из Лабуана.
— Тем хуже для них! — сказал Сандакан, сжимая кулаки. — Они заплатят мне за мой Мопрачем. Распорядись еще поднять пары, Янес.
— Что ты хочешь делать, Сандакан? — спросил португалец, изумленный тем зловещим огнем, который горел в глазах пирата.
— Пустить ко дну эти пароходы со всем, что на них находится.
— Сандакан! Не забывай, что мы борцы за свободу Малайзии, а не разбойники. А затем, послушай, ведь мы не знаем еще, боевые это суда или торговые. Наконец, мы даже не знаем, под каким флагом они идут.
Не отвечая, Сандакан крикнул:
— Потушить все огни! Свистать всех наверх! Приготовиться к бою!
— По местам, канониры!
Около одиннадцати часов ночи «Властитель океана» был всего лишь на расстоянии четверти мили от пароходов, которые, не подозревая о грозившей им смертельной опасности, медленно, словно лениво, двигались по своему курсу, держась близко друг от друга.
— Это, по-видимому, два военных судна! — сказал Янес. — Вслушайся, Сандакан. Слышишь?
Сандакан прислушался.
С освещенных палуб пароходов доносились смешанные звуки труб, тамбуров, хоровых песен. Казалось, пассажиры судов беззаботно веселились, пользуясь прекрасным вечером и полным спокойствием моря.
— Это английские солдаты, которые возвращаются из Лабуана на родину! — сказал вполголоса Янес. — Ты узнаешь эти песни, Сандакан? Мы уже слышали с тобой их в английском лагере, там, в Индии, во время осады Дели.
— Да, это солдаты, солдаты Англии! — ответил Сандакан, и в голосе его зазвучали металлические ноты плохо скрываемой ярости. — Они смеются, они поют. Они посылают привет своей далекой родине, не подозревая, что над ними уже витает смерть.
— Не говори так, друг! — положил на плечо ему свою руку Янес.
— Почему? Ты разве забыл, Янес, что эти люди выгнали меня с моего острова, что они почти поголовно уничтожили всех, искавших моей защиты, моего покровительства, не щадя никого.
Сандакан выпрямился и стоял, глядя гневно сверкающими глазами на огни кораблей.
— Да, веселитесь! Пойте, пляшите и пейте! Это пир перед смертью. Завтра, когда уйдет ночь и покажется свет, ваш смех застынет на ваших устах. Вы слишком скоро забыли мой народ. Вы забыли тех, на кого напали предательски, кого истребили на мирных берегах моего острова. Но мститель здесь, около вас… И вы не спасетесь. Вы не уйдете от моей карающей руки! — бормотал Сандакан.
«Властитель океана» несколько изменил курс, отстав на одну морскую милю от обоих судов, чтобы чем- нибудь не обнаружить своего присутствия, и потом пошел с потушенными огнями следом за пароходами, подкрадываясь, словно хищный зверь, к намеченной и не подозревающей о его близости жертве.
Сандакан по-прежнему стоял у борта и глядел, не спуская глаз с осужденных на гибель кораблей. Он казался спокойным, но в душе его бушевала буря, и один план страшной мести сменял другой. Кровавый туман, казалось, расстилался вокруг, и реяли несметными толпами бледные призраки тех, кто погиб, воюя с англичанами под знаменем Малайского Тигра.
— Что мне мешает, — сказал вдруг Сандакан, — броситься на них сейчас, во мраке ночи, и потопить их ударами тарана? Разве я не имею права сделать это? Море умеет хранить тайны, которые доверены его пучинам.
— Ты не сделаешь этого. Это было бы бесчеловечно! — сказал тихо подошедший к Сандакану Янес.
— Человечность? Думали ли о том, чтобы не поступать бесчеловечно, англичане? Щадили ли они слабых, беззащитных, безоружных? Прочь эту гуманность, которая обязательна для одного и не обязательна для другого! Вспомни, Янес, где Тигры Мопрачема? Сколько их уцелело в неравных боях против англичан? Тени погибших бойцов взывают ко мне, требуя отомстить. Гуманность? Да! Но если завтра мы встретимся с английской эскадрой, которая будет в десять раз сильнее нас, нам дадут пощаду во имя принципов гуманности?
— Не дадут. Но это будет борьба, хотя бы и неравная. Мы можем защищаться, мы можем оспаривать у врагов победу. И, наконец, мы можем умереть в бою, как воины. А во что превратится твое нападение на эти два судна? Что они, люди, плывущие на этих кораблях, могут противопоставить нашей артиллерии, нашему тарану?
— Вы правы, Янес! — раздался позади споривших чей-то голос. Сандакан быстро обернулся и оказался лицом к лицу с Дармой.
— Пусть они защищаются, Дарма, как могут и умеют! — сказал Сандакан угрюмо.
— Но они беззащитны. Тут несколько сотен молодых людей. Они ни о чем сейчас не думают, кроме того, что плывут на родину, к своим матерям и отцам. Не заставляйте ожидающих их прибытия стариков и старух проливать слезы™ Вы всегда были так великодушны, Сандакан!
— Не заставлять плакать… Но почему же плакали горючими слезами ни в чем не повинные люди, те, которые мирно жили на моем острове? Почему их заставили рыдать, изгоняя с острова? Пусть же плачут матери этих английских солдат! Пусть рыдает хоть вся Англия!
Сандакан повернулся к кормовой броневой рубке, из которой угрожающе смотрели на горизонт два больших орудия, и готовился, по-видимому, уже отдать какое-то приказание, но Дарма схватил его за руку.
— Что вы хотите сделать, — вы, о великодушии которого знает весь мир? — спросила она умоляюще.
— Отдать приказание стрелять. Пусть эти веселые песни сменятся криками предсмертного
