позволить себе отдыхать. Обнажив рану, он внимательно осмотрел ее.
Это была рана от пули, скорее всего, пистолетной, с левой стороны под пятое ребро. Пуля, скользнув по кости, затерялась внутри, но не затронула, насколько он мог судить, никакой важный орган.
Наверное, рана не была особенно опасной, если заняться ей сразу, но в его положении она могла стать смертельной, и Сандокан это понимал.
Услышав неподалеку журчание ручья, он дополз туда, промыл рану, воспалившуюся от долгого контакта с морской водой, и тщательно перевязал ее обрывком рубашки.
– Я поправлюсь! – стиснув зубы, пробормотал он. – Я очень скоро вновь встану на ноги.
Он сказал это самому себе, но с такой силой, с такой неукротимой энергией, которой может обладать лишь человек, привыкший крепко держать в руках свою собственную судьбу, не боящийся ее и не ждущий от нее милостей.
Даже теперь, истекающий кровью, израненный, без крова, без еды, без единой дружеской руки, которая поддержала бы его, заброшенный на остров, где были только одни враги, этот железный человек не сомневался, что выйдет победителем из очередной схватки с судьбой.
Он припал к ручью и сделал несколько глотков, чтобы успокоить жар, который начинался у него. Затем ползком добрался до большого дерева с густой тенистой кроной и прилег у его ствола.
И как раз вовремя, потому что снова почувствовал, что силы оставляют его. Он закрыл глаза, в которых плавали кровавые круги, и впал в тяжелое забытье.
Так пролежал он много часов, пока солнце не начало спускаться к западу. Нестерпимая жажда и резкая боль в воспаленной ране привели его в чувство.
Он хотел было подняться, чтобы добраться до ручейка, но тут же снова упал.
– Нет, – сказал он, превозмогая мучительную слабость и боль. – Я Тигр – меня нельзя победить. У меня есть еще силы.
Хватаясь за ствол дерева, он поднялся на ноги и, чудом сохраняя равновесие, двинулся к ручью, на берегу которого снова упал.
Собравшись с силами, он утолил жажду, еще раз обмыл свою рану и, сжав голову руками, устремил взгляд на море, которое с глухим равнодушным рокотом разбивалось о берег в нескольких шагах.
– Ах! – воскликнул он с горечью. – Не думал я, что дело так кончится. Кто бы мог сказать, что леопарды Лабуана победят тигров Момпрачема? Кто бы мог сказать, что я, непобедимый Сандокан, буду валяться беспомощно здесь на берегу, потеряв свои корабли и всех до единого своих людей. Нет, этим не может все кончиться! Я за все отомщу! Месть!.. Все мои корабли, мой остров, мои люди, мои сокровища – все за то, чтобы уничтожить этих белых пришельцев, которые хотят присвоить себе мое море! Пускай сегодня они убили моих людей и ранили меня самого. Но через месяц или два я вернусь сюда с другими кораблями и брошу на эти берега сотни отчаянных храбрецов, жаждущих мести и крови! Пусть сегодня Английский Леопард одержал победу надо мной. Но придет день, когда он падет, издыхающий, к моим ногам!..
Он вскочил, в полубреду готовый сейчас же сразиться с врагом, и тотчас, как подкошенный, упал на траву.
«Терпение, Сандокан, – морщась от боли, сказал он себе. – Я выздоровлю, даже если два месяца придется жить в этом диком лесу, питаясь лишь травой и устрицами. Но когда силы вернутся ко мне, я возвращусь на Момпрачем, я сумею это сделать».
Несколько часов он лежал, распростертый под широкими ветвями дерева, то мрачно глядя на волны, которые с тихим плеском угасали у самых его ног, то вновь впадая в болезненное забытье.
Тем временем жар все сильней охватывал его, он чувствовал, что кровавая волна заливает его мозг. Рана невыносимо болела, но ни стона, ни жалобы не срывалось с его уст.
Вскоре солнце ушло за горизонт, и гнетущая тьма спустилась на море, окутала лес. То, чего не могли сделать с его душой ни жестокое поражение, ни гибель всех его соратников, ни жестокие раны и страдания, добилась эта тьма – душа его дрогнула, и сознание помутилось.
– Эта тьма! Это черная смерть!.. – вскричал он, царапая землю ногтями. – Я не хочу, чтобы была эта тьма!.. Я не хочу умирать!..
Он зажал рану обеими руками и с трудом встал. Диким взглядом окинул море, ставшее черным, как смола, и вдруг бросился от него, уже не сознавая, что делает, пустился бежать, как сумасшедший, в чащу леса, продираясь сквозь колючие кусты.
Куда он бежал? Почему он бежал?.. Сознание уже покинуло его. В страшном бреду он слышал глухое рычание и лай собак, конское ржание, крики людей. Ему казалось, что он зверь, он раненый тигр, которого обнаружили и преследуют. Охотники близко, их много, они стреляют из ружей и вопят, сейчас они нагонят его и затравят собаками.
Вне себя он бросался из стороны в сторону, врываясь в чащу кустов, перескакивая через поваленные стволы, пересекая заводи и ручьи, хрипя и ругаясь, и бешено размахивая криссом, рукоятка которого, усыпанная алмазами, яркими искрами сверкала в лунном свете. Глаза его вылезали из орбит, губы были покрыты кровавой пеной. Ему казалось, что голова его вот-вот разорвется, что десять молотов бьют ему по вискам. Сердце прыгало в груди, словно желая вырваться, а рану точно жгло серным огнем.
Он бредил… Повсюду, со всех сторон: и под деревьями, и в кустах, и на берегу, и в воде – повсюду были враги… Легионами летающих призраков они носились над его головой, какие-то скелеты с дикими ухмылками прыгали и плясали перед ним… Покойники поднимались из-под земли, гниющие, страшные, с окровавленными головами, с оторванными членами и вспоротыми животами. И все они смеялись, хохотали, издевались над ним, над жалким бессилием страшного Тигра Малайзии.
Во власти ужасного приступа бреда, он падал, вставал, он катался по земле, сжимал кулаки и скрежетал зубами.
– Прочь! Прочь, собаки!.. – орал он. – Что вам нужно от меня?.. Я Тигр Малайзии и не боюсь вас!.. Нападайте, если осмелитесь!.. Ах, вы смеетесь?.. Вы считаете меня бессильным? Врете, псы, я еще переверну всю Малайзию!.. Что вы глазеете на меня? Какого черта кривляетесь и пляшете вокруг? Зачем вы пришли сюда?.. И ты, Патан? И ты пришел посмеяться надо мной?.. И ты, Морской Паук?.. Убирайтесь! Убирайтесь к себе в преисподнюю! Прочь! Все прочь! Возвращайтесь в глубь моря, в царство тьмы. Я не
