Его место в центре сидячей шеренги занимал лупоглазый бородач с седыми нечесаными стружками на голове. Одет он был с небрежной эклектикой: пестрая рубашка, синий шейный платок…
Просторный зал, отрешенные лица членов жюри, отсутствие среди них Бунимовича — все это подчеркивало непрошенность Влады. Преодолев растерянность, она обреченно спросила:
— Мне… что-нибудь прочитать?
— Читать, дорогая, будете дома. Причем все, что угодно. На ваше усмотрение. А здесь следует сыграть. И по возможности… сносно. — Скрипучий голос с недобрыми интонациями принадлежал рыжеволосой мегере неопределенного возраста.
— Начинайте, душа моя, — подключился лупоглазый. — Только сначала представьтесь.
— Бравина… «Боже! Скорей бы пришел Бунимович!»… Если вы не будете возражать — собственное сочинение:
— Ваша личная драма нас не интересует. — Пафос Влады, достигавший апогея, был бесцеремонно прерван все той же мегерой. — Это все очень занятно, но не более. Вы знакомы с тематикой нашего проекта?..
— Да, — побито выдохнула Влада.
«Железная леди» ядовито усмехнулась:
— Марья Антоновна, передайте соискательнице текст.
Коротконогая толстуха в брюках-бананах, похожая на зачехленный контрабас, протянула лист. Влада направилась в угол зала, читая на ходу. Пелена на глазах, предательская дрожь мешали сосредоточиться.
— Куда же вы?
— А… Я хотела… вжиться в роль.
— Вжиться в роль нужно, что называется, с лету. Перевоплощаться, милочка, надо мгновенно, — снисходительно поучал лупоглазый. — Главное в лицедействе — экспромт… Итак, мы внимательно слушаем.
Вскинув брови, драматично сморщив лоб, Влада начала:
— Да, я люблю тебя… Люблю. Но любовь моя какая-то странная. Она сродни моей любви к моей земле, которую я покинула двадцать лет назад. И это очень непонятное мне чувство… Не перебивай! Дай договорить… Ведь это странно: любить то, что тебе непонятно? Я не знаю тебя! Какой ты? На что способен! Но лучше бы знать, на что ты не способен. Так было бы легче. А ты… Я боюсь тебя. Так же, как и эту страну…
— Достаточно… Спасибо, — лохматый головастик, словно заслоняясь, поднял руку. Его «спасибо» прозвучало как приговор. — Следующая.
На ватных ногах Влада покинула зал. Уже у выхода остановилась. Ей вдруг нестерпимо захотелось сказать им, что это не они ее зарубили, а она сама не желает сниматься, потому что не выносит их общества. Она с решимостью вернулась к ненавистной двери, но ее не впустили: очередная жертва подвергалась экзекуции.
Влада подошла к окну. Теперь, когда она решила «отказаться» от роли, на душе стало легко и светло. Досадно только, что терпела издевки и не поставила точку с самого начала. Но она все исправит. Сама.
Открылась дверь, выпуская очередную отвергнутую. Следом за ней вышел «зачехленный контрабас»:
— Никольская Влада! — выкрикнула она, словно аукционист. — Здесь Никольская?
— Я, — приблизилась удивленная Влада.
«Контрабас» окинул ее узнающим, а потому — недоуменным взглядом.
— Вы — Никольская?!. Ну проходите.
Влада вошла, гневно втаптывая шаги в ни в чем не повинный паркет. От нее веяло враждебной решимостью.
Головастик двинулся ей навстречу, но и он — мастер сцены — не сумел «влет» вжиться в роль: замешательство застряло на его лице, словно запуталось в его неопрятной бороде. Обменявшись с «контрабасом» сомнительным пожатием губ, он приблизился к Владе:
— Ваша фамилия — Никольская?
— Девичья. А теперь — Бравина.
— О, это все объясняет! — просветлел головастик. — Присядьте.
— Благодарю. То, что я… хочу сказать, можно сказать и стоя. Моя речь будет краткой. Я не намерена сниматься в вашем фильме. Здесь сказали, что моя личная драма вас не интересует! Так вот: моя «драма» состоит в том, что я очень занята любимым и любящим мужем… И домом. И еще! «Драма» в том, что в моей жизни отсутствует понятие «нехватка денег». По причине этих «драм» не вижу оснований терпеть неприятное для моей персоны общество! Всего доброго. — Рассчитанным движением она развернулась на каблучках и направилась к выходу.
— Браво! Браво! — услышала позади себя. — Вот это — точно и влет! Это в самую цель… Позвольте представиться: Бунимович, руководитель проекта. Прошу, присаживайтесь. — Головастик галантно поднес ей стул.
Озадаченно оглядевшись, Влада подчинилась. Лупоглазый суетливо поднес второй стул, развернул его и оседлал, как коня.
— Почему же вы, душа моя, сразу не сказали, что вы — Никольская?
— А что это меняет?! Разве у вас отбор по звучности фамилий?
— Все правильно, — замельтешил Бунимович. — Я имел в виду…
— Геннадий Ильич, на минуточку, — мегера возмущенно сузила глаза.
— Потом, Гелена Яковлевна, потом… Дело, дорогая Влада, в том, что в вас есть харизма. Наша… нет, ваша героиня не импульсивная особа, а очень глубокая, сдержанная, высокомерно-гневная, с устойчивой…
— Извините, что… Ведь совсем недавно вы категорически отвергли…
— Это такой прием! Мы искусственно создаем недоброжелательную обстановку, чтоб раскрыть конкурсантку. Если бы вы лебезили…
— Геннадий Ильич! — Не выдержав, мегера вышла из-за стола. Рыжая копна на ее возмущенной голове напоминала костер. — На два слова… В чем дело, Гена? Она же бездарна! Ты все испортишь! — Она шептала, но ярость как бы пропустила шепот через мегафон. — Не понимаю всей подоплеки дивертисмента, но эту бездарь на роль я не утвержу!
Бунимович склонился к ее уху и что-то миролюбиво зашептал.
— … Нет, нет и нет! — Мегера категорически отмахивалась. — В конце концов моя подпись в контракте — не пустое место. А ее не будет!
Поднявшись, Влада закинула ремешок сумочки на расправившиеся плечи и царственно улыбнулась:
— Вот в этом я с вами полностью согласна. Рядом со своей фамилией я бы не хотела видеть вашу! Так же как и вас рядом с собой.
— Погодите, Никольская! Гелена Яковлевна… не в творческой группе. Она офисный работник.
— Вот оно что?! Она… всего лишь конторская… Тогда другое дело.
— Вот и хорошо, — заулыбался Бунимович. — Сейчас пройдите с Геленой Яковлевной… Это будет ваш
