ощущениям оно разное, но вот по силе и качеству… Это так же, как нельзя взвесить лучи солнца. В ажиотаже ты говоришь глупости. Он же обожает тебя!
— Геник, я все-таки настаиваю: позвони и скажи. Или пусть он мне перезвонит, я сама ему скажу.
— Влада, он еще не восстановился после твоего отказа вылететь с ним, а ты хочешь добавить масла в огонь… Ты же разумная женщина!
— Пусть он позвонит, я сама скажу, — упрямо твердила Влада.
— Ладно, — проворчал Генрих. — Я позвоню, но ответ знаю уже сейчас.
Вечером Генрих давал отчет:
— Как я и предполагал, Лекс категорически против. Он вообще против твоих съемок. Так что… Влада, ну что ты так вскипела?! Вспомни, ведь он исполнял любую твою прихоть? Ты только подумаешь, а он уже исполнил. С его занятостью и, главное, с его жестким характером. Ты же управляешь им, как хочешь! Не перечь… Уж я это знаю! И если он не Бог, то из тебя — точно богиню сделал… Знаешь почему тебя так обидел его отказ? Потому что это впервые. Первый отказ за многие годы.
— Генрих, позвони ему еще раз, поговори с ним, — по-детски взмолилась Влада. — Он же прислушивается к тебе. Это же моя единственная мечта!
— «Единственная мечта»! Это твоя мечта, потому что все, о чем другие мечтают, ты имеешь… Как у тебя с продуктами? Нет проблем?
— Нет, — отрезала Влада. — У меня вообще нет проблем. Так и скажи Лексу: у меня больше нет проблем.
Проводив Дудина, Влада дала волю слезам. А назавтра, скрепя сердце, позвонила Бунимовичу:
— Геннадий Ильич, вы можете отложить съемки до… дней на десять?
— А что случилось?
— Мне надо решить этот вопрос с мужем. Он что-то… заупрямился.
— Как заупрям..? Что, ничего нельзя сделать?
— Пока, да. Он против. Сможете отложить? Хоть на неделю?
— Проблематично, Влада… А что, ничего нельзя сделать?
— Я очень прошу дать мне… паузу. Неделю. Я постараюсь это решить. Даже если он категорически запретит, я все равно буду сниматься…
— Как — запретит?! А как же… — В голосе режиссера явно слышалось обескураженность. — Дело не в неделе. Все намного сложнее. Тут проблема со спонсорами. Каждый день в копеечку влетает.
— Прошу вас, Геннадий Ильич, пожалуйста.
— Посмотрим, Влада. Хотя не обещаю. Главное, чтоб у вас в семье все было нормально, — уклончиво пробормотал режиссер. Он и не пытался скрыть разочарования. — Ты пойми: фильм фильмом, но семья есть семья. Тем более — твоя. Тут нужно все обдумать. И прежде всего тебе.
— Я все равно буду сниматься, Геннадий Ильич! Даже если муж будет против! — необоснованно пообещала она.
— Так ведь, если он будет..! В общем, не знаю, Влада. Я подумаю. Хотя даже не знаю. Очень сложно… Мне сейчас нужно решить с деньгами. Двести тысяч долларов. Это как минимум.
— Вот как раз пока вы будете решать вопрос с деньгами, я решу проблему с мужем.
Иронично скривив губы, режиссер неслышно матюгнулся. Неслышно, но искренне. А произнес уже машинально:
— Лады. Давай.
Мобильник Бунимовича отверг ее: она была занесена в черный список. Пришлось звонить в офис. Как она и ожидала, ответила Гелена:
— Геннадий Ильич очень занят, но… можете оставить информацию. Я непременно передам. — В голосе мегеры было столько триумфального торжества и меду, что Влада поняла: на ней поставлен жирный крест.
— Да, я хочу оставить информацию. Передайте Бунимовичу, что я от роли отказываюсь. И еще: даже если он передумает, я не изменю своего решения. Всего доброго! — высказавшись, она прерывисто вздохнула: трудно было слететь с пьедестала, на который вознесла ее наивная фантазия.
Смирившись с провалом хрустальной мечты, Влада уже собиралась в Женеву, когда на телефоне высветился номер Бунимовича:
— Влада! Душа моя, добрый день!
— Добрый, — нахмурилась она. «Что еще нужно этому старому лису?»
— Как дела, душа моя?
— Прекрасно.
— Так когда встречаемся?
— Зачем? — совершенно искренне удивилась Влада.
— Как это — зачем? — недоумевал и Буня. — Все готово к съемкам.
— Я чего-то не понимаю… Вы что, решили проблему с деньгами?
— Не я, душа моя, а ты! Ты решила и избавила меня от всех проблем! Я безумно благодарен!
— Благодарны? — Влада ничего не понимала. — Благодарны, потому что я отказалась?
— Ну не казни меня! Виноват я, душа моя, виноват. Прости, девочка. Я был с тобой немного груб, но в тот момент мне казалось, что небеса разверзлись, все прахом. Думал, что такая задумка, такой проект — и все это коту под хвост. Пойми же мое состояние! Ты же творческий человек. Когда мне сказали, что ты категорически отказалась, я — поверишь? — всю ночь плакал! Все думал: кто же сможет тебя заменить, и точно понял — никто! А теперь, когда решена главная проблема, да еще не двести, а триста тысяч! Душа моя, ты гений!
— Подождите, Геннадий Ильич. Вы что, деньги на фильм нашли?
— Что значит «нашел»? Деньги эти муж твой выделил. Как меценат.
— Там указана фамилия? Бравин?
— Нет, душа моя, анонимно. Но мы-то знаем, от кого деньги.
— Но я-то не знаю! — Влада была уверена, что Бунимович ошибся. И чтобы потом не выглядеть нелепо, умышленно язвила: — Я-то не знаю!
— Ах, он и тебе не сказал? Действительно мужчина. С огромной буквы!
— Это какая-то ошибка, Геннадий Ильич. Муж денег на фильм не выделял. Кто-то другой, наверное. Ко мне отношения не имеющий.
— Как это «не имеющий»? А в условиях этой спонсорской помощи прямо сказано, что в главной роли снимется Бравина Влада. Категорически!
— Ничего не понимаю… — изумилась Влада. Казалось, даже голос ее удивленно пожимал плечами.
Шама «Золотой» считался удачливым домушником. Впрочем, удачливый — не то слово. Осторожным и предусмотрительным. И очень хитрым.
— Не золотой ты, Шама, а гнедой, — смеялся Эльдар, доброжелательно глядя на огненно-рыжего вора. — Как тебе удалось ни разу не спалиться? Ты же хат десять — двенадцать на уши поставил. А нигде мокрых следов не оставил. Молодчик!.. Теперь, Шама, о деле. Нужно поставить одну хату, но технично. Она может быть запаленная. Там менты на калитке пломбочку оставили. На кукане может быть эта хата… Слам не бери. Цапанешь только плащ черный и кейс вот из этой комнаты, — короткий и толстый палец ткнул в план. И все! Это весь слам с хаты… За эти вещички я заплачу.
— Да ладно, Эльдар-абы! Какие бабки? Надо — значит надо.
— Ты, Шама, смотри, дыши тише. Это серьезное дело. Возьмешь — и с ходу ломись. Сваливай в туман. Там за дальняком аллея, оттуда и сливайся.
Ночная тишина в Лозовом — особая. Вкрадчивая и настороженная. Где-то тявкнет собака. Незлобиво и лениво. Пискнет и прошуршит мышь. И мрак…
