мстить, и помстя моя будет ужасна. Да, так, значит, помстя: оставить бедного престарелого Альхена в агонистическом состоянии желчной и низменной похоти, в то же время сохранив свое целомудрие (ну, некоторую его часть). Так вот, с Гепардом-то я сближусь, только вот как бы сделать так, чтобы опередив его на звонкий оргазм, потом высвободиться из его объятий, быстро одеться и оставить ему лишь один выход из сложившегося вздыбленного тупика (хи-хи)? Круто будет, а?
«Значит, так, – думала я, – будем работать по принципу – сначала мне, а потом тебе. Вырваться из лап сгорающего от похоти маньяка… м-м-м-м-м… как вкусно… и все!»
Да, забыла написать, я почти каждый день виделась с Максом, но поскольку гепардомания занимала практически все место в моих мозгах, то этому напыщенному юноше там было делать нечего.
А потом, уже после сиесты, все еще находясь в глубокой задумчивости, я пришла к выводу, что у меня ровным счетом ничего не получится. Потому что, во-первых, я ужасно боюсь, а во-вторых, у меня вот-вот должны начаться месячные (согласно глянцевому почерканному календарику – еще вчера). Я подумала об этом с непонятным облегчением. Все планы рухнули, но я ощущала лишь зачаточного рода досаду, как бывает, когда получаешь двойку по контрольной по алгебре (до этого заведомо зная, что выше тебе все равно ничего не светит).
И вследствие этого банального факта – никакой помсти
Я поднималась по горячим пляжным ступенькам, зажав в руках мокрый купальник. Я хотела плавать и плавала, сколько хотела, но каждый раз бегала переодеваться из сухого в мокрое и наоборот. Хотя делала это (и папаша до сих пор не догадался!) потому, что расстояние между кабинкой и Альхеном не превышало трех лежаков. И к тому же на переодевание я ходила без эскорта, как происходило это, скажем, при походе в сортир за лодочной. Так кто продул? Неужели снова я?
– Как дела? – спросил Альхен, ловя меня за руку.
– Плохо.
– Да?
– Есть два препятствия. Одно зависит исключительно от меня, а второе…
– Говори понятнее.
– Все очень просто – Зинка меня, как обычно, никуда не пустит. Или будет шпионить. А во-вторых… у меня… как бы это по-женски назвать… ну, ты понял, да?
– М-да.
Я свернула в кабинку, подмигивая заинтригованной Алине.
Переодевание № 2 (из мокрого в сухое).
– Так, может быть, вообще отменим?
– Да, да, именно это я и хотела тебе сказать.
И все. И он отвернулся от меня.
Что же это я такое натворила?
Но все-таки я поступила правильно. Чертовы месячные… единственный случай, когда мое тело решает за меня!
А он даже глазом не повел, когда я вытворяла черт знает что на своих двух досках, якобы обучая Зинку чему-то, связанному с медитацией на одной ноге. А когда я, рискуя всем на свете, целый час (!) резалась в бридж с Таней, он, что бы вы думали – спал.
И еще: когда я его утром спросила-пожурила «чом ты нэ прыйшов?», он ответил: «Да, Таня мне передавала, и я думал над этим. Но Мостик – это мышеловка. Это предательское место, доступное тысяче пар глаз, и приходить туда неосмотрительно».
Tag Ziebzehn (день семнадцатый)
В несколько меланхоличном состоянии я спустилась с папашей и сексуальной Мирославой на пляж, уже ими морально подготовленная к тому, что: «Извини, но мы не можем тебя с собой взять, потому что в машине просто нет места. Ты не очень обижайся, ладно?»
Беса, естественно, не было. Да и ушли мы очень рано – где-то в половине десятого.
Непосредственно перед отъездом выяснилось, что зареванную надутую Зинку в поездку берут – Машу посадят кому-то на колени. Немного потолкавшись перед парадным, они утрамбовались в «фольксваген» и шустро укатили в тенистую даль. Ну, а я, с намотанной на руку веревочкой с нашим ключом, осталась в недоумении стоять во дворе.
Боже, как же я боялась!
Держа в одной руке плеер, я заплетающимися шагами пошла в гостиную, разделась догола, тщательно помылась под холодным душем – плеер стоит на стеклянной полочке над ванной (The principles of lust are easy to understand, do what you want, to it, until you find… love). Потом, с чувством, какое бывает в снах – я, по-прежнему обнаженная, вернулась в гостиную. Отражение Адоры в зеркале за сервантом, на фоне хрустальных фужеров.
Духи «Каир». Дикий запах… но, может, он даже и подходит случаю… такое вот жаркое летнее безумие.
Белый сарафан на голое тело. Мокрые волосы зачесаны гладко назад.
И пошла для начала в «Днепр», в наш секретный дворик. Нет. Пусто.
Не спеша двинулась оттуда на днепровский пляж. Мои ноги едва передвигались. Но, кроме Алины с блеклой дочерью, там никого не было. Я что-то ляпнула им и села в лифт. Обогнула Маяк скрытыми тропами, две дырки в заборе, закрытое кафе «Юбилейное», заброшенный жимский летний кинотеатр.
Ощущение абсолютной свободы и ощущение всецелой отчужденности говорило, что я по-прежнему в мире коренной Имраи. В том, другом, зеркальном мире, где есть только сам результат долгих поисков и стремлений, только ОН. Как в замкнутом круге моих воспоминаний (лучший пример), где игнорируется все, даже наш путь к взаимному обладанию, и только сладостные моменты упоительных ласк составляют радужную орбиту моего воспаленного мозга.
Кипарисовая аллея, танцплощадка. Мне нужно быть осторожной, нужно двигаться тихо и незаметно – это опасный путь.
Я перемещалась по «Жемчужине» безликим призраком. Генеральские дачи и генеральский пляж. Болезненным взглядом сканирую родную ложбинку меж отвесных скал, и сердце тяжело бьется где-то в самом горле… а все ведь тщетно. На самом деле на меня глядела и улыбалась неизбежная и естественная пустота, это сочное спокойствие, непоколебимая тишина волшебного тихого Имрайского места.
Я бреду на центральный «Жемчужинский» пляж, и уже какая-либо надежда на встречу с ним истреблена окончательно. Пропало неслыханное напряжение предыдущих минут, я знала, что бояться больше нечего. Уныние и равнодушие моего привычного состояния. Бодренькие отдыхающие бросают на меня озадаченные взгляды, потому что я плюнула на все, и весьма внушительная гамма чувств овладела погрустневшим конопатым личиком.
Мой взгляд уловил сквозь перламутровую сетку беспросветной тоски казенный стул у самых пляжных ворот. Там лежали открытая книга и белая панамка, на которой мое затопленное отчаянием зрение не хотело фокусироваться – вот и все препятствия, предназначенные остановить несчастную, обманутую роком девочку по дороге на шумный, переполненный пляж военного санатория. Панамка да книжка.
Как сомнамбула, я плавно, совершенно безнаказанно, просочилась сквозь ворота, спустилась по дюжине отесанных до вкрадчивой округлости ступенек. И под полосатым зонтом тоже пусто, и только крепкий след огромной задницы, надежно увековеченный в многозначительной вогнутости подушки дерматинового креслица, говорит, что санаторные книжки нынче проверяют бесстрастные бегемоты. Или элефанты. Или…