собрался звонить дежурному для выяснения ситуации. Но в это время дежурный позвонил сам.
– Так, так, понял, – улыбаясь, сказал капитан в трубку, и эта улыбка остановила уже взявшегося за дверную ручку старшего лейтенанта Арцыбашева. – Сделаем. А ужин как же? Ага. Потерпим.
Дмитрий Евгеньевич торопливо положил трубку и выскочил в ротное помещение быстрее старшего лейтенанта.
– Дневальный! Всех, кто на улице, в помещение… Дверь казармы на ключ! К дверям близко не подходить. Запускать только тех, кто возвращается с занятий. Наблюдать в окно, перед подходом открыть дверь. Выполнять!
К канцелярии спешили другие командиры взводов: все хотели выяснить, что за тревога и чем она вызвана. Твердовский дождался, когда соберутся все офицеры, и с улыбкой сказал:
– Группа готовилась к вылету на Северный Кавказ. Последняя проверка. Разложили все перед собой. А тут в ангаре Товарищ Старший Прапорщик Черноносенко вертелся – ему всегда ж кто-нибудь сухой паек оставит… А тут не дождался сразу и… проглотил, короче, одну из гранат. Кто знает, как желудочный сок работает? Рвануть может. Все разбежались. А Черноносенко в столовую двинул. Первая смена как раз ужин начала. Срочно всех эвакуировали… Пес наш обнаглел, по столам гуляет…
– Да, – сдерживая смех, сказал Василий Иванович. – Попробуй-ка гранату проглотить. И как только в глотку влезла!
– В его глотку НУРС с вертолета влезет, – заметил один из командиров взводов, всегда недоброжелательно относящийся к Товарищу Старшему Прапорщику Черноносенко. – И долго будем так сидеть?
– А кто его знает? – пожал плечами командир роты. – Дежурный сказал, что готовят для собаки сардельку со слоновьей дозой слабительного.
– После того, как пес прошелся по столам в столовой, – с сомнением покачал головой старший лейтенант Арцыбашев, – он на сардельку и не посмотрит…
В казарму бегом вернулся взвод, у которого была тренировка в спортзале. Дневальный издали увидел бегущих и открыл дверь. От прибывших ждали новостей, но лейтенант, командир взвода, смог сказать только единственное:
– Городок вымер, как после взрыва нейтронной бомбы.
– Кого-то видел?
– Дежурный велел срочно возвращаться в казарму. Прервали занятия.
Дежурный тут же позвонил в роту, поинтересовался, не видел ли кто Черноносенко. Оказалось, пес покинул столовую после драки с местным котом и неизвестно в какую сторону направился. Товарища Старшего Прапорщика дожидалась сарделька со слабительным, и даже сам начальник штаба бригады подполковник Совкунов вызвался угостить злополучного пса, но тот как сквозь землю провалился.
Твердовский выразил сомнение по поводу эффективности способа с сарделькой.
– Глотка у него здоровенная, проглотить может. А вот дальше… Пес-то слишком узкозадый.
– Есть другие предложения? – спросил дежурный. – Если есть, мы можем попробовать. Отстрел начальник штаба запретил. И Черноносенко жалко, и граната от выстрела может взорваться. А он сам постоянно лезет туда, где люди.
Положив трубку, командир роты развалился на стуле, не зная, смеяться над ситуацией или плакать. Подобного в бригаде еще не случалось.
– Ну и что будем делать? – спросил один из командиров взводов.
– Отдыхать, – резонно распорядился капитан. – И солдаты пусть отдыхают.
И в это время снова зазвучала сирена – на сей раз дающая отбой тревоге. Из любопытства Дмитрий Евгеньевич снова позвонил дежурному.
– Нашлась граната, – дежурный был откровенно переполнен радостью. – Товарищ Старший Прапорщик ее не глотал. Он ее носом под рюкзак загнал. Нашлась, слава богу… Отбой!
– А сам Черноносенко? Нашли?
– Нашли. Обожрался в столовой, под крыльцо залез и не шевелится. Только руку лижет, когда протянешь. А встать не может.
Домой старший лейтенант Арцыбашев вернулся раньше жены, затопил печку и уселся чаевничать, когда в кармане оставленной на вешалке камуфлированной куртки зазвонил мобильник. Звук был приглушенный, и пока Василий Иванович соображал, где он оставил трубку, пока дошел до прихожей, звонок прекратился. Думая, что это был подполковник Совкунов, Василий Иванович вытащил трубку и посмотрел в графу «непринятые вызовы». Звонили с незнакомого номера. Кроме Совкунова, мог проявиться и подполковник Елизаров, но и его номер старший лейтенант Арцыбашев помнил. Здесь цифры другие. Еще телефон Василия записывал старший следователь из группы, занимающейся расследованием убийства генерала Арцыбашева. Думая, что у следствия могут появиться новости, Василий Иванович нажал кнопку вызова.
– Слушаю, – сразу же ответил незнакомый голос.
– Мне только что звонили с вашей трубки… – начал старший лейтенант.
– А-а-а… – последовало восклицание. – Василий Иванович Арцыбашев?
– Так точно. С кем имею честь?
– Меня зовут Иван Александрович, фамилия моя Самойлов. Извините за беспокойство, дело вот в чем: я знавал вашего отца…
Кровь бросилась Василию Ивановичу в голову, но он ничем себя не выдал. Выдвигать сейчас обвинения против отставного полковника КГБ было нелепо. Это значило бы сразу оборвать возможность установления контакта с предполагаемым убийцей и лишить себя возможности выйти на его след.
– Нет, я не слышал о вас, – достаточно вяло сказал Василий Иванович, хотя ему хотелось кричать, как-то действовать, что-то предпринимать, но при этом он понимал, что вялость и инфантильность в данной ситуации будут лучшим средством привлечь внимание противника. А Самойлов уже являлся откровенным и изощренным, если судить по этому наглому звонку, противником, и старший лейтенант понимал это. – Вас что-то интересует?
– Извините, что возвращаю вас к таким неприятным для вас воспоминаниям. Но так будет не всегда. Только время слегка притупляет боль, но она еще множество раз будет всплывать с прежней силой. Я сам прошел через потерю близкого человека и могу вас понять.
– Кого вы потеряли, Иван Александрович? – вяло поинтересовался старший лейтенант.
– В Афгане у меня погиб сын. Старший лейтенант, как и вы. Больно терять родителей, я понимаю. Но еще больнее терять детей. Уж поверьте мне. Это в несколько раз менее естественно.
– Да, я вам верю. Итак, что вы хотели? Или просто позвонили, чтобы выразить мне свое сочувствие?
– Сочувствие я, конечно, выражаю. – Голос Самойлова звучал тихо и печально, полностью в соответствии с моментом. – И от всей души соболезную. Но звоню, честно говоря, по другому поводу. Дело в том, что мы тесно контактировали с Иваном Васильевичем по вопросу коллекционного холодного оружия. И провели немало часов в совместном обсуждении разных его видов. Иван Васильевич больше знал о своей сабле и вообще о хорасанской стали. Он мог бы опубликовать монографию по этому поводу и по моему совету начал ее писать. Возможно, уже завершил работу. Я был в отъезде и не виделся с ним в последний месяц. Но звоню я как раз по этому поводу. Момент такой, что есть возможность опубликовать монографию. Только время торопит. Потому я и звоню, оставив приличия. Тем более выход в свет такой монографии – это еще и дань памяти Ивану Васильевичу. Следователи дали мне ваш номер и сказали, что вы забрали генеральские бумаги. Если монография написана, я готов оказать содействие в ее публикации и думаю, это будет интересно многим специалистам и коллекционерам, поскольку материал Иван Васильевич собирал много лет, из различных источников, и знания его в этой сфере поистине уникальны. Поэтому-то я к вам и обращаюсь…
Теперь паузу взял Василий Иванович, и опять пауза показалась уместной.
– Извините, Иван Александрович, я только вчера вечером домой добрался и не успел еще даже сумку раскрыть, в которой привез отцовские бумаги… У меня и по дому, и по службе дел накопилось множество, вздохнуть некогда. Как только я просмотрю их и выясню, что монография готова, я обязательно вам
