l:href='#n32'>[32]. При этом бойцы работали и передвигались так, что сами себя и друг друга не слышали. В доме их не слышали тем более. Сам командир остался рядом с часовым, и, когда тот пришел в сознание и попытался сесть, ударом ноги в печень заставил его еще на некоторое время продолжить отдых. Но, поскольку погода стояла не холодная, земля была прогрета, простыть по вине спецназовцев он не мог. Его товарищам простуда тоже, кажется, уже не грозила. Подготовительная работа была закончена.
Группа собралась около командира и около часового, который, кажется, начал приходить в себя. Свентовитов, для полного счастья, еще пошлепал по щеке, и, когда увидел, что тот открыл глаза, сделал знак группе занимать позицию, а сам сорвал скотч со рта пленника, с капитаном Лысенковым взялся за конец веревки и начал тянуть. Наверное, часовому, поднятому к высокой ветке за одну ногу, так висеть было неудобно, как неудобно было осуществлять и свои функции по охране двора. И потому он заорал благим матом, вовремя полностью приходя в себя. Дальше тянуть веревку необходимости не было, и свободный ее конец с заранее завязанной петлей Валентин Александрович зацепил за крепкую поперечину забора. И вовремя успел занять позицию в темноте, когда с шумом распахнулась дверь и во двор один за другим начали выскакивать вооруженные люди. Выскакивали они по большей части неграмотно, направляли автоматные стволы в темноту, не зная, куда их направлять и где находится враг. Только четыре человека сразу выскочили, упали, перекатились и залегли в самых темных местах. Свентовитов сразу отметил, что это люди обученные, хотя перекатывались они, грубо говоря, смешно. Тем не менее среагировали правильно, даже не зная, на что следует реагировать.
Часовой все орал и звал к себе. В вооруженную толпу, вывалившуюся из дома, никто не стрелял, и теперь уже бандиты почувствовали себя вне опасности, а вид часового вызвал у них не сострадание, а смех. Толпа двинулась в сторону дерева. И даже четверо тех, что умело заняли оборонительную позицию, тоже успокоились, поднялись и пошли за остальными.
– Четверо последних… – определил подполковник теоретически самых опасных противников. – На уничтожение первые.
В принципе, об этом можно было и не предупреждать, потому что степень опасности каждый боец группы умеет определять, все имеют глаза, и все оценили маневр четверки. Да и без того, как делается обычно, противник должен быть отсечен от естественного укрытия огнем. Естественным укрытием в данной ситуации является дом, а отсекаются всегда ближайшие к укрытию, то есть эти четверо.
Но двор был слишком маленьким, чтобы можно было обмениваться мнениями. На это времени не хватило. Группа двинулась к подвешенному за ногу часовому и одновременно задела две растяжки. Кто-то ругнулся, и старший лейтенант Лассовский успел обеспокоенно сообщить в микрофон:
– Это не хохлы. Они все говорят по-польски…
Но и на обсуждение этого вопроса времени не осталось, потому что грохнули почти одновременно, частично сливаясь в единый, два взрыва. Толпа в передовой своей части резко поредела, крики слились со стонами. Несколько автоматных очередей ушли в кроны деревьев, но бандиты не видели, куда и в кого стрелять, и потому стрельба прекратилась. Но прекратилась она только с одной стороны. Спецназовцы уже начали свой обстрел. Однако мощные глушители «ПП-2000» гасили звуки выстрелов настолько качественно, что при общем шуме на них никто не обращал внимания. А тем временем первыми упали, сраженные выстрелами, четверо тех, что умело залегли вначале, за ними один за другим падали и другие бандиты. Наконец ситуация как-то стала проясняться; кто-то из бандитов пытался залечь, кто-то хотел прорваться к дому, кто-то начинал отстреливаться, не видя противника, потому что глушители одновременно служат и пламегасителями, и местонахождение спецназовцев определить было невозможно. Бой шел односторонний – бой на уничтожение, и за короткую минуту бандиты потеряли две трети состава. Оставшаяся треть попыталась бежать в противоположную сторону двора, здраво рассудив, что стрелять в них оттуда не должны, а стреляют, скорее всего, из-за забора. И во время бегства взорвались с коротким промежутком еще две гранаты – ноги в темноте не видят растяжки. А короткие выстрелы пистолетов-пулеметов спецназовцев продолжали звучать. К дому прорваться никому не удалось. Но все же человек пять или шесть сумели скрыться за углом дома и уйти в сторону картофельного поля. Их не преследовали.
– Первый, это поляки… – напомнил старший лейтенант Лассовский. – Тадеуш подставил нас, и неизвестно, чем все это закончится.
– Найти раненого, – распорядился подполковник. – Плюха, Ковбой, вперед. Остальные прикрывают. Угол дома и окна дома…
Часовой на веревке давно перестал вопить и дергаться. Граната разорвалась почти под ним. Но раненые должны были быть. Майор Веримеев со старшим лейтенантом Лассовским, пригибаясь, скользящим быстрым шагом забежали во двор. Майор искал в передовой группе. Те, кто был ближе к гранате, должны были получить осколки в ноги и вовсе не обязаны были получить в дополнение пулю в грудь. Лассовский искал ближе к дому.
– Первый, – сообщил старший лейтенант. – Здесь кавказцы. Эти… Четверо…
– Обыщи их. Забери документы. Плюха, что у тебя?
– Есть раненый. Ковбой, ко мне! Переводчик требуется. Я кавказцев сам потрясу…
Офицеры поменялись местами. Видимо, Лассовский отодвинул ото рта микрофон, чтобы не мешал разговаривать с пленником. Потом прозвучал негромкий одиночный выстрел из «ПП-2000».
– Ковбой… – позвал подполковник.
– Он пистолет достал, – объяснил Лассовский. – Уходим. Есть информация. Хорошая информация. Пан Тадеуш, о том не думая, может быть, спас нас. По крайней мере, от многих лишних забот избавил в настоящем и в будущем.
– Разберемся. Плюха…
– Я готов. Иду…
Операция была закончена. Но что она несла, было еще не ясно. Подполковник Свентовитов вытащил трубку спутникового телефона и трубку сотового телефона «Black Berry Curve 3G», подумал и набрал номер пана Тадеуша со спутниковой трубки, потому что оператор сотовой связи может определить, кто звонил с места происшествия в определенное время, а спутниковая трубка такой услуги следственным органам не предоставляет…
ЭПИЛОГ
Старший агент Джон Джонс видел в своей жизни много серьезных происшествий, но никогда не видел, чтобы в одном месте собралось сразу столько полицейских, прокурорских и прочих чинов. И все они не пешком пришли – машины поставили на дороге, наглухо перекрыв ее, поскольку поставить машины еще где-то возможности никакой не было. Хорошо еще, что дорога не самая оживленная. Тем не менее пять авто стояло с одной стороны, пять – с другой, не имея объезда. Ждали. Но полиция натянула полосатую ленточку и снимать ее скоро не собиралась. Работали эксперты и следователи.
Джонс смотрел на все это хмуро. Когда следователь пригласил его для дачи показаний, старший агент для начала разговора пригрозил:
– Что у вас в стране творится! Если бы бандиты похитили атомную бомбу, даже пять атомных бомб, это было бы меньшей бедой, чем похищение профессора Кошарски. Живого профессора Кошарски! У этого профессора в голове столько данных, что бандиты, если станут обладателями его знаний, обретут всемогущество и будут диктовать волю любому правительству. Если только это не ваши спецслужбы сработали.
По-польски старший агент говорил отвратительно и сам чувствовал это. Его шипящие звуки, которыми польский язык так богат, сливались в один звук, и это походило на шипение змеи. Не хватало только погремушки, чтобы звук соответствовал звукам, которые издает разъяренная гремучая змея. Впрочем, кажется, в Польше гремучие змеи не водятся. Это, однако, старшего агента мало утешало. По крайней мере, он старался показать, что его это мало утешает. Следователь, человек пожилой, идеально, до розового сияния лысый, выглядел усталым и инертным и виновато смотрел красными глазками-бусинками на Джонса.
– Международный скандал… – сказал он сквозь вздох. – Хорошо еще, газетчиков не понаехало. А то они раздули бы невесть что. Если приедут, попрошу вас ничего им не объяснять. И вообще не говорить о похищении.
– А что мне говорить своему руководству? – спросил Джонс. – Руководству я вынужден буду сказать
