Глава 5
ВСЕ НИТИ КАЖУТСЯ ПОРВАННЫМИ
Утром 16 июля, в понедельник, суперинтендант Фоли повез Уичера на Роуд-Хилл той же дорогой, какой возвращался в деревню Сэмюел Кент, узнав, что его сын мертв. Было сухо, так как после убийства Сэвила не выпало еще ни одного дождливого дня. По мере того как полицейские удалялись от покрытого сажей города, ровная поверхность постепенно уступала место холмам, лесам и пастбищам. На полях паслись козы, с деревьев доносился гомон галок, сорок, дроздов и ворон. Птицы поменьше гнездились в траве и утеснике — пеночки оливковой окраски, коростели с каштановыми крыльями. Ну а ласточки и стрижи парили высоко в небе.[21]
Деревня стояла прямо на границе двух графств: дом Кентов и церковь находились в Уилтшире, а местные жители обитали в основном ниже, в Сомерсетшире. В этой части Англии люди обращались друг к другу на ты, и речь их отличалась резкими гортанными звуками — не «фермер», а «вермер», не «сын», а «зын», не «тыква», а «дыква». Да и словарь был вполне своеобразен: о человеке, лицо которого, как у Уичера, было покрыто оспинами, говорили «меченый»; «позолотить» значило вывалять в грязи.[22]
Деревня имела весьма живописный вид, дома были построены из известняка или из плоских плит песчаника, с квадратными окнами посредине. Имелись тут по меньшей мере четыре паба («Красный лев», «У Джорджа», «Скрещенные ключи», «Колокол»), пивоварня, две англиканские церкви, баптистская часовня, школы, почта; жили в деревне пекари, кондитеры, мясники, кузнецы, портные, сапожники, шорники… В пяти милях на северо-восток находился Троубридж, на том же расстоянии, только на юго-западе, — Фрум с его шерстопрядильными фабриками. Некоторые в деревне держали в домах ручные ткацкие станки, но большинство работало либо на полях, либо на близлежащих фабриках. Фабрика «Шофорд» с ее водяными колесами, приводившимися в движение рекой Фрум, специализировалась на покраске шерсти: для темно- зеленого цвета использовалась бирючина, для коричневого — тис, для индиго — вайда. Невдалеке от моста стояла фабрика, на которой шерсть отбивали, до тех пор пока отдельные нити не сольются в плотную, тугую материю.[23]
В деревне горячо обсуждали гибель Сэвила. Его убийство, писал Джозеф Степлтон в своей книге, посвященной этому делу, возбудило настроения, которые было трудно проконтролировать или подавить. Характерен в этом отношении комментарий газеты «Бат кроникл»:
В деревне возникло сильнейшее предубеждение против семьи мистера Кента, а равно против него самого — фактически никто из них не мог пройти по улице, не подвергаясь оскорблениям. О невинном же ребенке, несчастной жертве жестокого преступления, говорили с большой теплотой и любовью. В этих пересудах неизменно вставал образ здорового симпатичного мальчугана с веселым лицом и кудрявыми, соломенного цвета, волосами. Женщины со слезами на глазах вспоминали его маленькие причуды и невинный детский лепет.
В общем, деревня создала из Сэвила маленького херувима, а из его родичей — извергов.
Впрочем, Сэмюела Кента в деревне и без того недолюбливали. Отчасти это было обусловлено тем, что он работал инспектором, то есть должен был следить за исполнением Фабричного акта 1833 года, принятого главным образом для защиты детей от производственных травм и чрезмерных нагрузок. У владельцев фабрик, да и у рабочих, этот акт не вызывал ни малейшего энтузиазма. Фабричные ревизоры, подобно полицейским инспекторам, выглядели в глазах людей шпионами. «Фрум таймс» сообщает, что, когда Сэмюел переехал в дом на Роуд-Хилл, местные ворчали: «Нам он здесь не нужен; нам нужен тот, кто будет кормить, а не отнимать хлеб». Совсем недавно Кент добился того, чтобы с одной из фабрик в Троубридже удалили двадцать мальчиков и девочек до тринадцати лет, лишив таким образом их семьи заработка, составлявшего три-четыре шиллинга в неделю.[24]
Сэмюел не предпринимал ничего со своей стороны для улучшения отношений с соседями. По словам Степлтона, он воздвиг «непроницаемую стену» между собой и обитателями домишек, лепившихся по обе стороны дороги, ведущей к его дому. Он затеял тяжбу против одного из членов семейства Натта за то, что тот срывал яблоки в его саду, расставил вдоль протекавшей по его владениям реки, где местные привыкли ловить форель, знаки «Частные владения». Деревенские мстили слугам Сэмюела и членам его семьи. «Стоило его детям выйти прогуляться или отправиться в церковь, — пишет Степлтон, — как сверстники из деревни начинали всячески обзывать их». После смерти сына Сэмюел не раз высказывал подозрение, что к убийству причастен кто-то из местных.
В одиннадцать утра Уичер и Фоли присоединились к закрытым слушаниям в Темперенс-Холле.[25] Уичер внимательно наблюдал, как судьи в очередной раз допрашивают Сэмюела Кента, преподобного Пикока и, наконец, главную, в глазах шефа местной полиции, подозреваемую — Элизабет Гаф. В час заседание закончилось. Газетчики, толпившиеся снаружи, видели, как она покидает здание. «Судя по виду, за время пребывания под стражей она много перенесла, — писал репортер „Бат кроникл“. — Лицо ее, прежде открытое и неизменно оживленное, теперь несло следы отрешенности и подавленности; всех нас поразило, как сильно она переменилась за столь краткое, по существу, пребывание в заключении». Няня заявила репортерам, что возвращается в дом, чтобы оказать помощь миссис Кент, — до родов оставалось всего несколько недель.
Затем газетчиков пригласили в зал, где к ним обратился один из судей. Он объявил, что отныне расследование передается в руки детектива-инспектора Джонатана Уичера, а также что тому, кто предоставит информацию, способствующую поимке убийцы Сэвила, будет выплачена премия в размере двухсот фунтов стерлингов: сто — от правительства, сто — от Сэмюела Кента. Если убийцу выдаст сообщник — или сообщница, — он (она) будет освобожден от уголовной ответственности. Слушания возобновятся в пятницу.
Таким образом, Уичер приступал к делу через две недели после совершения убийства. Тело жертвы было захоронено, показания очевидцев даны, и не единожды, свидетельства собраны либо уничтожены. Ему предстояло вскрывать затянувшиеся раны, поднимать опущенный занавес. Суперинтенданты Фоли и Вулф из уилтширского управления полиции проводили его на Роуд-Хилл.
Дом нависал сверху над деревней глыбой кремового бат-ского известняка, отделенный от дороги деревьями и стенами. Выстроил его примерно в 1800 году торговец одеждой, некто Томас Ледьярд, владевший в ту пору водяной мельницей. Это был один из самых красивых домов в округе. Под вязами и тисом вилась подъездная дорога, упирающаяся в узкое крыльцо. Оно выступало наружу, как часовая будка, перед ровным фронтоном здания. Скрытый в кустарнике, справа от лужайки перед домом, находился дворовый туалет, в котором было обнаружено тело Сэвила.
Пройдя от парадного входа в дом, через просторный холл попадаешь к подножию главной лестницы. Справа от холла находится столовая, элегантная прямоугольная комната, тянущаяся вдоль стены дома, слева — уютный квадрат библиотеки, высокие сводчатые окна которой выходят на лужайку. В глубине, примыкая к библиотеке, располагается гостиная, ограниченная полумесяцем эркерных окон, выходящих в сад за домом. Одно из них и обнаружила открытым Сара Кокс 30 июня.
Ступени, покрытые толстым ковром, ведут на первый и второй этажи. Между ними — лестничные площадки с видом на владения, находящиеся за домами. А это — клумба, огород, фруктовый сад, теплица; далее коровник, овчарня; наконец, ряд деревьев по берегу реки Фрум.
На первом этаже, позади хозяйской спальни и детской, — три гостевые комнаты и ватерклозет; на верхнем, наряду с заселенными комнатами, еще два гостевых помещения и лестница, ведущая на чердак. Пол здесь темнее, чем внизу, потолки — ниже, окна меньше. Окна большинства спален в доме выходят на юг, на подъездную дорогу и лужайку, за которой начинается деревня; лишь комната Уильяма смотрит
