полки. Несмотря на тяжесть наступления по глубокому снегу, в 40-градусный мороз, при плохом обмундировании красноармейцев, наступление увенчалось блестящим успехом. За дни боев с 8 по 15 февраля весь фронт противника на этом главном направлении был дезорганизован. 21 февраля наши передовые части прорвались на станцию Холмогоры, где были встречены депутацией от восставшего накануне населения Архангельска. В тот же день наши части вошли в город.
Миллер, перебравшись со своим штабом на ледокол «Минин», поспешил оставить Архангельск.
Пришел столь желанный конец северной интервенции.
Не могу не поделиться с читателем своей гордостью за моральное состояние частей 6-й армии: названные выше полки возбудили ходатайство не вводить их в город в изношенной одежде, а предварительно позволить переодеться из оставленных в городе запасов.
Революционный Военный Совет учел горячее желание бойцов армии — поделиться своей радостью с великим вождем народа Лениным, все эти годы борьбы неослабно следившим за положением на Севере и своевременно помогавшим нам побеждать врага. Была составлена телеграмма, в которой мы стремились соединить военное донесение с чувствами, охватившими нас и население.
«Сегодня в час, — писали мы, — 154-й красный полк вступил на посрамление мировой буржуазии, на радость международному пролетариату в советский Архангельск. Население встретило восторженно, хлебом, солью. 2 танка, 40 автомобилей, большие склады военного снаряжения, продовольствия находятся в полном порядке. Миллер бежал на ледоколе «Минин», послана погоня. В городе порядок образцовый. Мезень — Пинега, куда сообщили по радио, что введена Советская власть в Архангельске, восторженно приветствует советские войска за освобождение от гнета насильников английского империализма».
Успех под Архангельском сразу распространился на весь фронт. 26 февраля была взята Онега. Наступление на мурманском направлении, начатое 24 февраля, тотчас после переворота в Мурманске, быстро развивалось: 2 марта была захвачена Кемь, а 13 марта и сам Мурманск; 23 марта была занята незамерзающая бухта Печенга.
В итоге 6-я армия возвратила Советской власти Северный край с двумя незамерзающими портами, с территорией в 640 тысяч квадратных километров и с населением в 640 тысяч человек.
Безгранично приятно читать данную Лениным оценку победам Красной Армии на Северном фронте, в которые вложена частичка и моего труда.
«На Северном фронте, — сказал в октябре 1919 года Владимир Ильич, выступая перед слушателями Свердловского университета, — где наступление на Мурманск обещало неприятелю особенно большие выгоды, где давно уже были собраны англичанами громадные и великолепно вооруженные силы, где нам, при отсутствии продовольствия и снаряжения, было неимоверно трудно бороться… И как раз там оказалось, что все наступление неприятеля рухнуло окончательно».
При ликвидации фронта 6-я армия в приказе Революционного Военного Совета Республики названа «героической». Почти двухлетняя борьба в таких суровых условиях представляет исключительное явление в истории войн и вполне оправдывает это название. Оно заслужено энтузиазмом и любовью к своей Родине советских людей.
Глава 3-я
НА ВОЕННО-ПЕДАГОГИЧЕСКОЙ РАБОТЕ
После ликвидации Северного фронта, по окончании всех официальных торжеств в Архангельске и Вологде — парадов войсковых частей, прощания с советскими, партийными и общественными организациями, посещения местных заводов и митингов на них, я получил разрешение съездить в Петроград.
К сожалению, от моей петроградской квартиры, оставленной в 1914 году, я нашел лишь следы в виде старого барометра, висевшего на стене в артели, принявшей мой инвентарь на «хранение». Когда я сообщил об этом своему знакомому петроградскому губернскому военному комиссару Биткеру, а он в свою очередь председателю городского Совета, мне предложили в виде компенсации взять мебель из квартиры, находившейся рядом с бывшими казармами Павловского полка и брошенной своим хозяином известным писателем Леонидом Андреевым. Сначала я обрадовался, но, увидев мебель, заполнявшую две большие комнаты писателя, пришел в ужас от фантазии ее владельца. Мебель состояла из тяжелых столов, диванов, кресел и стульев с такими грубо вырезанными из дерева фигурами и физиономиями человекоподобных существ, что не могло быть и речи не только о возможности разместить их в обыкновенной жилой комнате, но и о простой перевозке их из Петрограда в Москву. Я, как говорится, махнул рукой и отказался от предложенной компенсации.
Вскоре я с семьей (женой и двумя дочерьми) переехал в Москву, где по распоряжению Михаила Ивановича Калинина, знавшего меня со времени посещения им фронтов гражданской войны, мне была отведена квартира.
Вслед за тем я был вызван в Комиссариат по иностранным делам, где вместе с врученным мне дипломатическим паспортом на имя «российского гражданина» А. А. Самойло получил приказание правительства отправиться в Петроград, в гостиницу «Астория», и поступить в качестве члена комиссии по заключению перемирия с Финляндией в распоряжение председателя комиссии. Последним оказался один из членов Революционного Военного Совета Восточного фронта, яро боровшийся против меня в Симбирске. При моем представлении ему он от имени РВС Республики вручил мне второй орден Красного Знамени «за выдающиеся заслуги на Северном фронте».
Комиссия в полном своем составе выехала в Финляндию, на столь знакомую мне станцию Куоккала, на которой я когда-то, в годы своей службы в Главном управлении Генерального штаба, снимал дачу рядом со знаменитыми «Пенатами» И. Е. Репина и не раз встречался с художником, которому я был представлен нашим общим знакомым известным скульптором Гинзбургом.
В противоположность переговорам в Бресте, финляндские мирные переговоры шли действительно мирно и 28 апреля благополучно закончились, причем я едва успел раза два побывать на старой своей даче, с которой было связано у меня много воспоминаний личного характера.
По возвращении из Финляндии я был назначен помощником начальника Полевого штаба Красной Армии, переименованного вслед за этим в штаб Рабоче-Крестьянской Красной Армии. Начальником его состоял П. П. Лебедев, а главкомом был назначен Каменев.
В том же 1920 году, кроме должности помощника начальника штаба РККА, я получил в порядке совместительства еще две должности: начальника Всероссийского Главного штаба (Всеросглавштаб) и члена Высшего военного совещания, только что созданного при РВС Республики.
Эта вторая должность в совещании, игравшем, по-видимому, лишь роль какого-то морально- политического характера, особых хлопот мне не доставляла. Никто этому совещанию никаких заданий не давал, никто от него никаких советов не требовал. Оно собиралось всего раза два — три и на этом свое существование спокойно закончило.
Совсем другого характера была должность начальника Всеросглавштаба, на которую я был назначен приказом РВС Республики в июне. Война с Антантой еще не кончилась, и в компетенцию Всеросглавштаба входила мобилизация, пополнение армии командным составом и пр.
Я как начальник Всеросглавштаба и мой военный комиссар (Степан Степанович Данилов) должны были быть у дел не менее 18 часов в сутки. Заместитель председателя Революционного Военного Совета Республики Склянский принимал наши с Даниловым доклады по ночам (после 24 часов) через каждые два дня и буквально ежечасно по телефону требовал всевозможные справки. Сам он уезжал из РВС Республики домой спать не ранее двух — трех часов ночи, а случалось и позже. Он не умел распределить ни своего времени, ни дорожить временем подчиненных. Назначив нам время доклада в 24 часа, он принимал нас почти всегда на один — два часа позже. А так как для доклада мы приезжали на Знаменку (теперь улица Фрунзе) от Садовой, то потеря времени была для нас особенно чувствительной.
По основной профессии Склянский был военным врачом и в империалистическую войну служил в 5-й армии Северного фронта.
Иного склада был характер моего комиссара по Всеросглавштабу Данилова. Это был человек
