некрасиво, холодно улыбнулся:
- Надеюсь, что ты запомнила урок, моя маленькая ши-дани, и не будешь попусту растрачивать драгоценные монеты своей жизни. Мне кажется, что ты спешила в Вортигерн? Думаю, что теперь тебе точно пора в дорогу.
И теперь злая насмешка в его голосе совершенно не соответствовала моментально изменившемуся нейтральному, почти доброжелательному выражению лица. Как же легко фаэриэ удается выразить лицом то, чем они хотят казаться, словно они меняют превосходно сделанные маски одну за другой. И не понять, где правда, а где ложь, и есть вообще под этой маской какие-нибудь чувства-ощущения.
Рейалл Грозовой Сумрак набросил на голову глубокий капюшон легкого темно-синего плаща и быстрым шагом направился прочь от замка, оставив меня в одиночестве посреди чуждого, непонятного и пугающего мира людей, в котором нельзя и шагу ступить, чтобы не нарушить какое-нибудь выдуманное правило.
Яркое летнее солнце золотило тихо позванивающие флюгеры на шпилях замка на краю утеса, ветер доносил соленый запах океана и водорослей. В росших вдоль дороги кустах негромко пели какие-то птицы, а краем глаза я заметила местную дриаду, поспешно скрывшуюся в листве.
Надо идти. Все равно дорога предстоит долгая, а помощи ждать неоткуда.
Я подобрала с дороги тяжелый мешочек с деньгами и сверток с едой, прощальный подарок Грозового Сумрака, и медленно направилась в сторону деревни.
Боюсь, что те, кто когда-то давно заточил Рейалла в замке, уже знают о том, что охранное заклинание было разрушено, и узник выбрался на свободу. Я чуяла, как на моей правой ладони холодным огнем разгорается невидимая метка, след лопнувшей «струны» запирающего заклятия.
Одна надежда, что она пропадет раньше, чем я столкнусь с кем-нибудь из людей, обремененных Условиями…
ГЛАВА 6
Теплая земля, поросшая душистым луговым клевером и упругой травой, приятно пружинит под ногами, вольный ветер, в котором нет даже намека на солоноватую океанскую свежесть, обдувает лицо, отбрасывает назад коротко обрезанные волосы, тени, что становятся длиннее с каждой минутой, обещают скорые сумерки, а вместе с ними - и частичную свободу от навязанных миром людей Условий.
Рейалл, уже давно свернувший с северного тракта в ближайший подлесок, уселся под молодой березой, тонкой белой свечой тянущейся к летнему небу, и прикрыл глаза, всей кожей ощущая живую тишину, мир, не ограниченный стенами проклятого замка. Свобода, так нежданно-негаданно явившаяся к нему в тюрьму в образе напуганной осенницы с глубокими, как холодные северные озера, глазами, сейчас вызывала смутное беспокойство, почти страх. Сколько лет прошло с того дня, когда объединенная магия людей, ши-дани и фаэриэ заточила его в замок на берегу океана, словно в издевку запечатала его в доме, где когда-то проживала его прекрасная королева, ночная госпожа, в голосе которой даже в наиболее интимные моменты жизни звучал лязг металла?
Трудный вопрос, он давно перестал считать время. В замке с его жалким подобием жизни время шло иначе - быстрее, когда фаэриэ, в очередной раз поддавшись безумию, калечил себя в отчаянной попытке выбраться, разрушить телесную оболочку, куда аметистовая клеть заклинания заточила ночной шторм, громовые раскаты и ослепительные стрелы молний, и почти стояло на месте, когда Рейалл приходил в себя после очередной попытки самоубийства. Совершенно здоровый, целый и невредимый - благодаря проклятию его не брало ни холодное железо, ни огонь, ни волны, ни острые камни у подножия замковой стены, не принимала ни смерть, ни породившая его стихия. Время шло, и попытки освободиться через самоуничтожение сменились каким-то болезненным интересом, проверкой на прочность себя и заклинания, боль и отчаяние стали единственным «развлечением» после того, как все остальные перестали отвлекать разум от мысли о заключении.
Минуты текут, как морской песок сквозь пальцы. Тени все длиннее и гуще, ослепительно-яркий солнечный свет все меньше раздражает привыкшие к прохладному освещению замка глаза, все ближе долгожданные сумерки, первый вечер на свободе, под открытым небом. Ветер стихает, его прохладные пальцы легонько касаются лица, напоминая о тонких, хрупких пальчиках-веточках осенницы, которые он сжимал прошедшей ночью, цепляясь за маленькую ши-дани как за спасительную веревку, удерживающую его над пропастью. Теплая улыбка внешнего мира, глаза, в которых он не нашел ненависти и страха, даже когда она все-таки распознала, кого вывела на свободу из зачарованного замка на мысе Иглы, когда холодное железо плавно скользило на волосок от ее горла. В ее глазах отражалась осень, робкий лепесток свечи, свет окон дома, где ее ждали с радостью и нетерпением, а не желание бороться за свою жизнь, уничтожить врага или хотя бы доставить ему неудобство перед смертью.
Хрупкая опора, тонкая янтарная спица, поддерживающая мир внутри его…
Сентиментальность, достойная саркастической, злой усмешки.
Фаэриэ глубоко вздохнул, по привычке скользнул кончиками пальцев по аметистовой подвеске на шее. Символ Договора с прекрасной госпожой, силе которой подчинялся любой клинок, рожденный в кузнечном горне, со временем превратился в весьма хорошее напоминание о предательстве, об утраченной свободе и нежелании заключать подобное соглашение в дальнейшем. Счастье, что когда-то давно он, еще молодой, полный сил и глупых надежд, все-таки обозначил одно-единственное Условие Договора со своей госпожой.
«Пока мы верны друг другу». По правде говоря, Рейалл был до сих пор не уверен в том, как ночная королева пользовалась его силой в то время, когда ее Условия не позволяли сотворить что-нибудь более- менее впечатляющее. Как не был уверен в том, что большая часть ночных кошмаров, привидевшихся на одинокой жесткой постели - всего лишь сны воспаленного разума, а не воспоминания.
Небо, медленно темнеющее, с быстро бегущими по воле ветра облаками, высокое, прозрачное, в которое хочется взлететь, отбросив в сторону оболочку из плоти и крови, как слишком тесную одежду, стать неистовым вихрем, что мчится над землей, пригибая деревья, как луговую траву, рассмеяться - и услышать, как в ответ раскатисто грохочет гром. Протянуть невидимые пальцы к звездам - и попытаться дотянуться до этих прекраснейших из бриллиантов, коснуться белых, зеленых и голубых искорок, что рассыпаны по темно- сиреневому, медленно чернеющему бархату ночного неба.
Быть собой. Быть свободным.
Высшее желание фаэриэ, то, ради чего они живут, к чему стремятся с каждым вздохом, с каждым ударом сердца, Именно на этом стремлении и сыграла когда-то прекрасная королева Мэв, предложив Рейаллу свободу от Условий в обмен на служение, на возможность взаймы брать его силу, его дар, ни словом не обмолвившись о том, что служение это сделает из фаэриэ оружие, не имеющее ни воли, ни мыслей, ни голоса.
Рей поднялся с земли, аккуратно, нарочито медленно снял плащ, положил его на стоящую у корней дерева сумку и глубоко вздохнул, поднимая лицо к небу и закрывая глаза. Вечерние сумерки уже спустились на подлесок, сиреневыми тенями улеглись в прогалинах, холодной росой усыпали густую траву, сомкнули венчики мелких полевых цветов.
Так просто - позволить ветру свободно проходить сквозь тело, не встречая преграды, увлечь за собой в неторопливый поначалу полет, оставив на земле такие ненужные, неважные вещи, как одежду и украшения. Сделать глубокий вдох, почувствовать, как кончики пальцев черпают сумерки как призрачную воду, осознать, что нет больше аметистовой клетки, запирающей внутри замковых стен…
Только воля натыкается на новую стену, еще более прочную и нерушимую, которая поселилась глубоко внутри, в сердце, зажимая ночной ветер в еще более тесную клетку, избавиться от которой еще труднее, еще невозможней. Потому что из тюрьмы, что окружает со всех сторон, выбраться можно, но как сломать преграду, сжавшуюся до размеров собственного сердца?
Неясная тревога, ставшая страхом, а затем - ужасом.
Что, если он больше не может стать дождем и ветром, стать бурей, ломающей корабельные сосны, как хрупкие промерзшие веточки? Если его Условия во время заключения изменились или расширились, и
