виден висячий ледничек. Под нами узкие горные долины, маленькие речки, морены, и гребни и острые вершины без конца.
А надо подниматься выше и выше, чтобы перевалить на юг. Две тысячи — самолет начинает сдавать: мы идем все время на полном газу, и часто он не может набрать высоту. Только очень медленно всползаем выше.
Две тысячи двести метров; температура упала ниже нуля. Кажется, мы перевалили — впереди нет более высоких цепей, и как будто видны долины, идущие на юг. Но что за страшная картина под нами! Стоит 'одышке' самолета сделаться серьезной, — не то, что остановиться мотору, но только немного сдать обороты — и мы не будем иметь времени даже для выбора пропасти, в которую катиться с машиной. Скалы, крутые осыпи, узкие гребни, красные и серые вершины. И так до горизонта — во все стороны. А на востоке еще хуже: все закрыто мягким белым тюфяком облаков, белым сверху, черным снизу.
Я увожу самолет все время к западу—облака все более подступают слева. Вероятно, мы выйдем уже западнее Танюрера. И действительно, я вскоре узнаю на юге неповторимую пилу Пекульнея, и направо — красные бугроватые горы верховьев Осиновки. Нам нужно итти теперь влево — хребет пересечен, но влево все сплошь заполнено, как густой сметаной, облаками, и лишь пики Пекульнея торчат из нее черными зубцами. Мы рискуем в Анадыре наткнуться на непроходимый покров туч. Не лучше ли итти в Усть-Бель- скую, и там взять бензин? Путь туда свободен. Иду посоветоваться с Кукановым — он, кстати, вылез со своего места, и греется сзади, в кабине (на пилотском кресле отмерзают ноги).
Для полета над облаками нужна большая уверенность в моторах; сегодня весь день мы идем на границе риска, с необычайной верой в моторы, или знанием их качества, или с необычайным нахальством. Куканов считает, что моторы позволяют рискнуть. 'Только, пожалуйста, прямые курсом в Анадырь* — идя на полном газу, мы отступаем от обычного экономного режима и жжем бензин неимоверно.
Идем сначала к горе Тоненькой — она торчит острым конусом из сметаны облаков, возле нее должен проходить Танюрер. От нее курс 160, прямо в Анадырь. На 100 километров — сплошь волнистая белая поверхность.
Только у Канчалана показывается темный разрыв, и над ним второй слой темных стратусов. Здесь мы нырнем и будем почти дома. На полуторых тысячах метров—последнее определение сноса, и потом круто вниз, к равнине Канчалана.
Земля приближается, увеличиваются озера, оживают болота — мы на пятистах метрах. Еще пересечем вот это большое озеро, чтобы определить его длину, и потом домой. Последний вираж над комбинатом и последняя посадка.
Вряд-ли стоит рассказывать о нашей жизни после окончания полетов. Через несколько дней 'Н4 ' с Кукановым, обоими борт-механиками и Красинским, прибывшим к этому времени на пароходе в Анадырь, вылетел в Уэлен и далее на мыс Северный. Самолет вел интенсивную работу по проводке судов — в крайне тяжелых условиях. Кроме того, дважды пришлось слетать на о-в Врангеля, чтобы вывезти оттуда всех русских и нескольких эскимосов, и завезти радиста и Демидова (в качестве моториста). Как сообщил Красин-ский, успех этих полетов в значительной степени связан с энергией и летным опытом Куканова, который уже и при наших полетах успел показать свои блестящие летные качества.
Другой наш пилот, Страубе, который не должен был зимовать на мысе Северном, остался с нами в Анадыре — дожидаться отхода первого парохода. К сожалению, в этом году первый пароход ушел вместе с последним, в 20-ых числах сентября и нам пришлось ждать целый месяц.
25 ВДОЛЬ БЕРЕГОВ КОРЯЦКОЙ ЗЕМЛИ
Замечательный человек — весьма замечательный человек —
один из самых замечательных людей нашего века
В прошлом году первый пароход ушел из Анадыря 25 августа, но в этом году нам не повело: первый пароход уходит 19 сентября, всего на 4 дня раньше последнего. И пароход этот — все тот же неудобный 'Охотск'. С той только разницей, что он повезет теперь не 900 человек пассажиров, как вез сюда, а почти тысячу пятьсот.
Приготовления к приему пассажиров нecложны—им отведут твиндеки, верхнюю часть трюмов, отделенную от загруженной нижней палубой. В твиндеках этих нет света и нет даже отдельной вентиляции — вентиляционные трубы идут вниз, и так как нижняя часть заложена грузом, то вентиляция не действует.
Чтобы поместить в твиндеки побольше людей, там строятся легкие нары. Легкие, с досками, положенными так, 'чтобы люди не проваливались' — потому что жалко везти обратно ценный лес. И еще строят на палубе будочки, одну для кухни, другую, изящную беседку над бортом — уборную.
'Охотск' оригинальный пароход, в нем пассажир; м запрещено пользоваться местами общего пользования, начиная с уборной и кончая кают-кампанией. Даже для самых почетных пассажиров не делается исключения. В северовосточных водах это особенно странно: здесь капитан всегда заботится о пассажирах, потому что условия плавания тяжелы, пароходов мало, плыть приходится месяцами.
Но капитан 'Охотска', Дорошенко — особенный капитан: во-первых, он прибыл только что из Одессы, и обычаи этих вод ему новы. Во-вторых, после 30 лет долгой морской службы (из них последние 18 лет помощником капитана! он первый раз в этом рейсе идет капитаном, и у него закружилась голова от собственного величия.
Уже когда мы тли в Анадырь, начал назревать конфликт между нетерпящим возражений сумасбродом — капитаном и почти всем экипажем. Было издано несколько замечательных приказов. Например, запрещение помощникам капитана мыться в ванне — она предназначена только для самого капитана. Или, плоды сатирического ума, вроде следующего: 'Кочегар 1 кл. т. Б. в присутствии пассажиров требуя у артельщика выдачи ему незаконно сахару, на отказ наносит оскорбление, а также и обкладывает площадной бранью артельщика и поваров, посматривая на своих единомышленников и лекуя Своим хулиганским поступком и недобросовестным. От подстрекательства могли даже произойти также требования и других; учитывая поступок острой важности на ходу в море явно подрывающим труддисциплину на судне. По этому т. Б. на 1 раз объявляю строгий выговор'
Пока 'Охотск' плавал к Уэлеиу, конфликт назрел еще больше. Громы упали прежде всего на голову радистки и старшего повара, осмелившихся сочетаться браком (радистка привлекала взоры не только будущего своего мужа). Вместо свадебного подарка радистка была уволена, а ее муж был смещен с должности артельщика, возбуждено судебное дело и издан$7
В Анадыре капитан пришел к выводу, что корень зла — в заговоре, который составлен против него большей частью комсостава судна. И глава этого заговора — старший помощник Таратунин. И вот, едва мы ушли от береговых властей и стали на якоре у Земли Гека для погрузки рыбы и людей, как появился новый грозный приказ: 'Рейд 3. Гека. На неоднократные мои словесные распоряжения и предупреждения старшему помощнику т. Таратуиину С. А. и еще данное ему распоряжение в письменной форме под его личную расписку на выполнение в области административно-хозяйственной жизни на судне, но до настоящего времени по многим пунктам не выполнено исходя из этого и учитывая важность моих распоряжений, а также вступление нашего судна в конкурс. Считаю невыполнение моих распоряжений по производству в дальнейшем терпимо быть не может и не допустимо, а также и во Владивостоке мной дано ручательство на случай чего-либо несу строжайшую ответственность.
В силу чего вынужден в дальнейшей работе ему не верить. Дабы выполнить все намерения возложенные производством. По этому старший помощник Таратунин увольняется со службы парохода 'Охотск' с 21-IX 33'.
