А тут чувствуется — рука явно чужая. Молотит без разбору и без остановок. Очередями. Каждая очередь — минуты на четыре.
Жена закрылась подушкой и говорит оттуда:
— Чтоб тебе, черту, по голове так стукнули! Чтоб у тебя руки поотсыхали!
Тот, внизу, и правда, видать, руки отсушил. Стал ногами бить. С разбегу.
То есть это мне так показалось, что ногами. А жена посмотрела, как у нас после каждого удара известка с потолка сыплется, и говорит:
— Ничего не ногами. Это он уже бревном таранит. Честное слово. Разве от ноги будет весь дом качаться?
— Значит, их там двое, — высказываю предположение я. — Если не больше. Один человек бревно не удержит.
Жена говорит:
— Вот мотай на ус: бревном двое хлещут, а дверь терпит. Сразу видно — у людей замки как замки. А у пас что? Хороший дядя щелчком вышибет.
Нижний жилец в конце концов распахнул форточку и стал кричать:
— Товарищи!.. Милиция!.. Караул!..
Тогда я начал собираться. Надел ботинки, полупальто, шарф повязал. Жена говорит:
— Не вздумай выйти! Тоже мне — герой нашелся!
Но я все-таки вышел. На балкон. Перегнулся через перила, спрашиваю:
— Эй! Что у вас там случилось?
— Хулиганы в дверь ломятся! — плачущим голосом отвечают снизу. — Позвоните в милицию!
— А во что позвонишь? — говорю я. — В кастрюлю?.. Во всем подъезде — ни одного телефона.
На пятом этаже жилец тоже вышел. Перегнулся через перила, спрашивает меня:
— Что у них там такое?
— Хулиганы какие-то в дверь бьются. Надо бы милицию вызвать.
— А как се, интересно, вызовешь? — говорит верхний жилец. — Дом-то не кабелированный.
— Ну, давайте хоть вместе покричим, — предлагаю я.
Тут мы с верхним соседом закричали хором:
— Помогите!.. Спасите!..
В скверике, напротив дома, поднялись двое со скамейки — молодой человек и девушка. Подошли ближе. Молодой человек задрал голову и спрашивает:
— В чем дело? Пожар, что ли?
— Нет, — говорим мы. — На первом этаже к кому-то хулиганы ломятся. Сбегайте, пожалуйста, за милицией.
— Я бы сбегал, — отвечает молодой человек, — тем более, что здесь рядом. Но вот ее боюсь оставить.
— А мы се покараулим, — обещает верхний жилец. Молодой человек потоптался и говорит:
— Я все же боюсь. Тут, за углом, молодежное общежитие — пока бегаешь, ее кто-нибудь уведет… Давайте лучше так: вы на них оттуда наступайте, а я снизу поддержу.
Послушались мы молодого человека и начали спускаться. По дороге еще несколько соседей завербовали — те вышли: кто с выдергой, кто с гантелью.
Видим — стоит какой-то тип на площадке.
Мы говорим:
— Ты чего это здесь стучишь, а?!
— Обнаглел совсем!
— Кругом люди отдыхают, а он барабанит!
— Да это не он, это я, — говорит человек. — А он — вот он.
Мы присмотрелись: действительно, это парень, который снизу поддерживал. А другой висит на перилах — худенький такой с виду, в золотых очках.
— Где же остальные? — спрашиваем мы.
— Один он был, — говорит парень. — Больной, что ли, не пойму? Навернул ему разок по шее — он в обморок.
— Сейчас он, бандюга, выздоровеет! — решительно говорит верхний жилец и берет хулигана за шиворот.
Тут вышел на голоса и жилец, в квартиру которого ломились.
Глянул на пойманного и говорит:
— Минуточку, товарищи! Не надо ему руки крутить. Это, оказывается, зять мой. Вот елки-палки! — и как я его по голосу не узнал?
Верхний жилец все-таки довязал хулигана.
— Получите, — говорит, — вашего родственничка, — судить надо за таких зятевьев!
После чего мы разошлись по квартирам…
И вот я думаю: зря люди ругают новые дома и, в частности, звукопроводимость. Взять хотя бы приведенный случай. Ведь не будь звукопроводимости — ночевал бы этот бедолага-зять где-нибудь под забором.
Петров-первый и Петров-второй
Давно это было.
Первоклассник Петров-первый принес из школы двойку.
Отец Петрова-первого взял ремень и, потрясая им перед носом сына, сказал:
— Я на тебя жилы выматываю! А ты учиться не хочешь! Тебя зачем в книжку носом суляют? Чтоб грамотным стал! Ну, гляди, сукин кот, останешься темным, как отец, — будешь всю жизнь землю копать.
Петров-первый, кося бессовестные глаза на ремень, хлюпнул носом и пообещал исправить двойку.
Он выполнил свое обещание: следующую двойку исправил красными чернилами на пятерку.
— Эх, Петров, Петров! — сказала учительница, раскрывая очередную тетрадь. — Третий год сидишь в четвертом классе, а все ума не набрался. Списал ведь ты сочинение, Петров. Своим умом жить надо. Если так дальше дело пойдет, на что ты в жизни пригодишься, Петров? Разве только землю копать.
Пстров-первый в этот момент как раз списывал домашнее задание по арифметике у своего соседа.
— Ты что, не слышал? — прошептал сосед, прикрывая рукой тетрадь. — Своим умом жить надо.
— Заткнись! — сказал Петров-первый. — А то как врежу! — и показал соседу большой совершеннолетний кулак…
— Куда же ты пойдешь теперь, Петров? — вздохнул директор школы, выписывая Петрову-первому справку об окончании пяти неполных классов. — С таким образованием главным инженером тебя, как пить дать, не возьмут — не те, брат, времена. Вот, разве что, — землекопом…
Петров-первый молча пожал чугунными плечами…
Первоклассник Петров-второй принес из школы двойку.
Отец Петрова-второго ухватил сына за ухо и сказал:
— Ты что же, черт рытый, учиться не хочешь? Я на нас, дармоедов, горблю — думаю, грамотными станете, будете похаживать — руки в брюки, да бумажки подписывать, а вы двойки таскать!.. Ну смотри, дьявол, останешься темным, как батька, — будешь всю жизнь землю кайлить!..
Услышав про такую перспективу, Петров-второй испуганно задрожал и поклялся исправить двойку.
Он выполнил свое обещание: приналег на учебу и сначала исправил двойку на тройку, потом — на четверку, а затем и на пятерку.
