телефонограмма.
Заканчивая этим свой доклад, Борисоглебский уисполком, стоя на точке зрения разумной продовольственной диктатуры, …требует в срочном порядке отстранить и предать суду гражданина Марголина, которому губпродкомиссар Гольдин выразил телеграфно соболезнование по поводу его ареста, а вместе с ним и всех его сподвижников, ибо терпеть дальнейшее издевательство над крестьянами исполком, члены которого – коммунисты, закаленные в боях с белогвардейскими бандами, считает недопустимым ни с какой точки зрения'.
Поток жалоб на незаконные действия тамбовских продорганов был настолько велик, что, несмотря на все преграды, докатился до Москвы и даже до В. И. Ленина. В середине февраля 1920 года Ленину стало известно о фактах гибели хлеба на охраняемых продармейцами ссыпных пунктах Тамбовской губернии, а также и о некоторых 'шалостях' самого тамбовского губпродкомиссара Я. Г. Гольдина, который дошел уже до того, что присвоил себе право расстреливать. Например, неугодных ему заведующих ссыпными пунктами.
Однако за Якова Гольдина совершенно неожиданно вступился Максим Горький,* 'уверяя, – как писал Ленин 17 февраля по этому поводу заместителю наркома продовольствия Николаю Павловичу Брюханову, – что Гольдин – мальчик неопытный-де. Это-де кулаки злостно кладут хлеб в снег: ни нам, ни вам. Чтобы сгорел'. Ленин спрашивал Брюханова: 'Ваше заключение: что следует сделать и что Вы сделали?'
* Очевидно, об этом Горького попросил кто-то из московских друзей или даже 'наставников' 26-летнего Гольдина. Как известно, Горький неоднократно обращался к Ленину с подобными ходатайствами, не особо вникая в их суть, что зачастую очень сердило Ильича.(2) Нельзя здесь не сказать и о том, что одним из влиятельных покровителей Гольдина в Тамбове являлся знаменитый Владимир Александрович Антонов- Овсеенко, работавший с октября 1919-го до мая 1920 года председателем Тамбовского губисполкома.
Выполняя это поручение Ленина, Брюханов немедленно потребовал объяснений от Гольдина. Нам неизвестно, что сообщил тот в свое оправдание. Но, судя по всему, Гольдин не очень-то испугался внешне строгого запроса заместителя наркома. Ибо уже на следующий день (18 февраля) он, как ни в чем не бывало, устроил мощный 'разнос' борисоглебским уездным властям и заставил их срочно освободить из тюрьмы Я. И. Марголина вместе со всеми его продотрядниками. А выразив последним телеграфное соболезнование по поводу их 'безвинного' ареста, Гольдин тем самым откровенно благословил марголинцев на новые 'трудовые подвиги'.
Естественно, что в глуши тамбовских сел и деревень крестьяне не могли знать обо всех перипетиях неравной борьбы некоторых местных коммунистов и советских работников с зарвавшимся губпродкомиссаром Гольдиным и его верными подручными типа Якова Иделевича Марголина.
'В губпродком по-прежнему летели тысячи жалоб о незаконных действиях продотрядов и агентов на местах, – говорил о причинах возникновения антоновщины начальник военно-исторического отделения штаба войск Тамбовской губернии А. С. Казаков, выступая перед армейскими коммунистами в июле 1921 года. – Однако эти заявления не рассматривались… Если даже предположить, – продолжал Казаков, – что из всей этой массы заявлений и жалоб справедливы одна десятая, а прочие девять десятых являются кулацкой и эсеровской клеветой, то вы понимаете, что и этого было достаточно, чтобы накалить атмосферу, чтобы горючий материал, накопленный предыдущими условиями, вспыхнул… Имеются документальные данные о том, что крестьян, с целью выполнить всю разверстку, подвергали пыткам и пыткам ужасным: наливали в сапоги воды и оставляли на морозе, опускали в колодцы, подпаливали бороды, стреляли из револьверов мимо уха и т. д. Нередко эти пытки применяли к тем, которые выполнили всю продразверстку, однако от них требовали новых взносов'.
Одна из причин того, что продотрядами в Тамбовской губернии совершалось много беззаконий, по мнению Казакова, заключалась в том, что основную массу продармейцев составляли бывшие дезертиры. И вообще засоренность тамбовских продорганов чуждыми, а порою и специально проникшими туда враждебными элементами, была очень велика. А вот партийная прослойка в них – наоборот, хотя по количеству коммунистов Тамбовская губерния ходила в 'передовиках'. Это хорошо видно в сравнении с численностью парторганизаций других губерний Центрального Черноземья. Так, например, к апрелю 1920 года в Тамбовской губернской партийной организации насчитывалось 13000 коммунистов, тогда как в Воронежской – 3800, Курской -6000, Орловской – 5500.
В качественном же отношении коммунистические силы Тамбовщины оказались на поверку крайне слабыми. Это объясняется главным образом тем, что в сугубо аграрной Тамбовской губернии не было пролетариата в марксистском понимании этого слова. А имевшийся здесь малочисленный рабочий класс (его доля в общей численности населения губернии не превышала одного процента) к 1920 году оказался до предела ослаблен различными мобилизациями и прочими неблагоприятными условиями.
В селах Тамбовщины коммунисты также не имели сколько-нибудь значительной и надежной опоры, так как беднейшее крестьянство в зажиточно-середняцкой тамбовской деревне составляло меньшинство, тогда как процент кулачества в ней был, по сведениям из разных источников, от 14 до 20, по стране в среднем – 3 процента.
Погоня за высокими количественными показателями оказала поистине медвежью услугу Тамбовской губернской партийной организации. В партию вступило много случайных, чуждых и даже явно враждебных ей людей. Разумеется, не упустили свой шанс и эсеры. Уже упоминавшийся нами А. С. Казаков писал, что в 1921 году Тамбовский губком РКП(б) был вынужден признать 'факт массового вхождения членов партии эсеров в коммунистическую партию; были случаи, когда почти целиком эсеровская ячейка переходила в ряды РКП. Впоследствии выяснилось, что многие вошли с исключительной целью дискредитирования партии в глазах населения… Во всех советских органах, не исключая и губчека, эсеровские организации имели своих агентов'.
Только крайней неосмотрительностью и беспечностью при приеме в партию можно объяснить такой, например, факт: за пять первых месяцев мятежа на сторону Антонова добровольно перешла половина сельских коммунистов Кирсановского уезда. 12) А о работе сельских ячеек РКП(б) в Борисоглебском уезде перед мятежом, один высокий проверяющий отозвался так: 'В деревнях крестьяне ищут большевиков, чтобы пожаловаться на коммунистов'.
Качественная слабость губернской парторганизации, сильная подверженность ее членов мелкобуржуазному влиянию находили свое выражение и в бесчисленных случаях перерожденчества, взяточничества и злоупотребления служебным положением. Наконец, летом 1920 года угрожающих размеров достигло пьянство среди членов партии. Всерьез обеспокоенный таким положением Тамбовский губком РКП(б) принял даже специальное суровое постановление 'О борьбе с пьянством', в котором решительно потребовал от всех уездных комитетов (укомов) партии:
'1. За пьянство исключать из партии простыми постановлениями укомов, причем ответственных работников, как особо дискредитирующих Советскую власть и идеалы революции, арестовывать, дело о них передавать в ревтрибунал, до суда заключать в концентрационный лагерь, имена их выставлять на специальных черных досках в общественных учреждениях.
2. Членов партии, уличенных в распространении спиртных напитков, арестовывать и направлять в губчека, куда губком вошел с предложением применять по отношению к ним самые тяжкие меры наказания по законам военного времени'.
Но не блистала своей работой и губчека. Мало того, что профессиональный уровень большинства ее сотрудников был весьма низок, так еще и половина из них (во главе с самим председателем губчека Александром Мартиновичем Оя), как раз к началу Антоновского восстания оказались арестованными за шантаж 'отцов губернии'. И тут нельзя не отметить, что Тамбовская губчека после этих арестов стала гораздо боеспособнее и даже добилась вскоре кое-каких успехов. Хотя, конечно, в целом ее работа еще долго находилась, что называется, не на высоте.
Настоящим бедствием для Тамбовской губернии (с точки зрения советской власти, разумеется) было массовое дезертирство, то есть уклонение от службы в рядах Красной армии. Так, на 1 января 1920 года девять десятых всего военнообязанного населения губернии официально числилось в дезертирах, что в общей сложности составляло колоссальную цифру – 250 тысяч человек.
Однако отметим, что дезертирство как явление уже с самого начала 1920 года заметно пошло на спад. По данным Тамбовского губвоенкомата, за первые четыре месяца двадцатого года добровольно явились на призывные пункты, а также были пойманы в облавах почти 35 тысяч дезертиров. В последующие четыре
