Драбкин стоит. Я как только узнал, сразу сделал, что мог, и мы бы эту ситуацию, конечно, выправили. Но просто не быстро, это быстро не делается. Вся отмена сделок через суд. Минимум полгода. Людям так и сказали — дайте полгода. Мы с ваших обидчиков взыщем, накажем. А тут еще риелторы попрятались, директор их в бега… судиться не с кем — получается порочный круг… ну, смешно же, просто смешно, ведь ничтожная мелочь, какая — то сошка, и из такой ничтожной искры такое огромное пламя… И люди ожесточились, конечно. Я конференцию… не сам, конечно… светиться не люблю, но все официально, что срочно «Базель» начинает приобретение квартир для всех обманутых, а тут вдруг просто нервы у кого-то не выдержали: мою машину — из гранатомета. Да и вряд ли нервы, это надо еще разобраться, может быть, и просто провокация, что вероятнее всего… ну, конкуренты, такую возможность им грех упускать, а потом сообщают во всех новостях — камуфляжные сетки, оружие найдено с армейского склада… ну и какие выводы, понятно — народный гнев, конечно, офицерский, какие могут быть выводы еще? А я в Лозанну как на грех был вынужден, по-другому — никак… а в прессе и по ящику опять, что Драбкин спрятался от мстителей в Швейцарии. Вот так совпало просто все! И, главное, купили мы квартиры, осталось только заселить, понимаете? Стоят сейчас все эти новостройки и только хозяев дожидаются. Но тут уже действительно ну чистый символизм пошел, идея чисто виртуальная, что Драбкин — воплощение зла. А тут еще обвал всех рынков, народ весь испуган, растерян. Не верят нам! И, главное, вот эта наша русская привычка вечная — вот он, козел, давайте на него всех собак навешаем. И самое смешное, я сегодня должен был сказать: проблема решена, ребята, заселяйтесь… за полчаса до взрыва! Страна такая, что ли, я не знаю. Ну, испугался, я, конечно, да! Повел как последний… Не вышел. Я, может быть, и встал бы… да, нет, не встал, конечно, ни за что… но у меня еще охрана, моя охрана, она меня укрыла, спрятала, ведь выстрелы там почему? А в них, в моих охранников… Когда они всех начали осматривать и до меня дошли, мои вскочили — и трах-бах! Вот вам и взрыв. Наверное, пуля куда-то попала, не знаю. Вот в этом виноват, согласен, признаю. Ну, может быть, и выстрелов тогда бы не было, не окажись я трусом. Но я же искренне готов был что угодно… я приобрел им новостройки. Мне было-то раз плюнуть, говорю в десятый раз. Вся проблема и выеденного — вот что дико!
— Ну примерно понятно, — только и находит, что сказать, Андрей. — У обвинения есть вопросы? У нас вообще сторона обвинения есть? Сергей? Сергей-второй? Артур? Господа, у нас вообще обвинения нет!
— Погодите, я еще сказать хочу. Я не хочу сказать, что я такой весь белый и пушистый. Что честный, не хочу сказать. Бывало всякое. Куда ни кинь, везде грешок. А по-другому вообще никак! Нет, я, конечно, не заказывал, не убивал, не потому что нравственный такой, богобоязненный, а просто время потому что наступило уже другое, уже без беспредела первых лет. Но закон обходил многократно, и людей приходилось десятками, сотнями выгонять с разоренных заводов… Я, если честно до конца, то вообще на скупке разоренных предприятий капитал и сделал — санация, перепродажа, жилье опять же, поликлиники, больницы ведомственные и даже детские сады — все с молотка. А с другой стороны — как все это работать заставить? Я тогда все это «трудными решениями» называл. Вот Андрей недавно правильно сказал, что человек, который занимается… ну, бизнесом… он в каком-то нематериальном мире живет. Вроде бы и живые люди вокруг, а с ними не соприкасаешься. Не люди — только «трудные решения».
— О! Уже на покаяние похоже.
— Да нет, я просто правду. Вот ты недавно — что? Что после пережитого сегодня мне нужно все раздать и в монастырь грехи замаливать — одна дорога. Не уверен. Морально, извините, не готов. Понимаете, легче не пить, не курить, воздержаться от баб, чем бросить заниматься этим. Привычка думать — думать в этом направлении, — она очень быстро становится сильнее всего. И эти деньги — разве я на них сижу? Разве их — тут ты прав, Андрей, — можно потрогать? Эти цифры, эти суммы шестизначные, они ведь только для того и существуют, чтобы циркулировать. Пока они движутся, они есть. Их можно только инвестировать, а больше с ними сделать нельзя ничего. Вошел — вышел и так без конца. Смысл? А обороты, прибыли, деньги в бюджет, страна богатеет, какой бы скепсис это заявление у вас ни вызывало. А все другое просто уже неинтересно. Ну потому что — ну что? Из всех материальных благ, какие только есть, для меня нет ничего недоступного. Фантазия богатого на самом деле ограничена — это только нищим кажется, что у богатых возможностей бездна неисчерпаемая и что они способны бесконечно изощряться в своих причудах. Исчерпание потребностей, фантазий, извращений, самых диких причуд — все это наступает очень быстро. Для того чтобы весь этот голод утолить, мне достаточно и тысячной доли своих возможностей. Ну, потому что — что?.. Ну, безопасность, ну, комфорт, ну, сытость, ну, инстинкты, ну, здоровье, ну, свежий воздух, чистая жратва — чтоб получить все это, хватит и двух десятков тысяч в месяц, ну хорошо, ну, сто, ну, двести, все. Мне лично больше ничего не надо. И к счастью это не имеет никакого отношения… ну, к бытовому счастью, человеческому и слишком человеческому, первичному и примитивному, как хлеб. Ну, что еще сказать?.. Про то, кто виноват? А может, о моральном облике строителя капитализма? Считаю ли я, что кого-то бессовестно обворовал, ограбил? Нет, я не считаю. Я честно конкурировал, у меня еще двенадцать лет назад не было ничего, я в обычную школу ходил, я без папы вырос. Да нет, не об этом я… Просто бизнес по-другому не делается. Предложение товара не может быть ни нравственным, ни безнравственным. Если так, то виноваты поголовно все, любой, кто занимается бизнесом. Но согласитесь, если виноваты все и наказать этих всех невозможно, то глупо и бессмысленно наказывать кого-то одного. Это будет показательная казнь, и только, но ситуация от этого ведь не изменится. Сверхбогатство и не может зиждиться на чем-то другом, кроме как на чьей-то нищете. Ну, это же первый курс, всем известная философия. Свет не может существовать без тьмы, человеческое счастье только потому и счастье, что его можно сравнивать с чьим-то несчастьем; благополучие, богатство не существуют сами по себе: если нет бедности, то и не с чем сравнивать. Без уродства нет красоты, без бездарности — таланта, без прыщавого и робкого очкарика — плейбоя и так далее. Или вы хотите равенства? Да ведь мы все это проходили. Ну, хорошо, ну, равенство достигнуто, представим, что без жертв и разрушений, а дальше что? Стагнация? Остановка всякого прогресса? Никто никому не завидует, никто ни к чему не стремится, все — Пушкины, все — Менделеевы или, напротив, все — амебы, гоблины, манкурты, что гораздо вероятнее. Без разности человеческих потенциалов — и капиталов соответственно — никакое развитие попросту невозможно. Ну, вот представьте — рай. Вам когда-нибудь сектантские брошюрки на улице подсовывали? Там еще на картинках бананы, кокосы, апельсиновый рай, и люди мирно потребляют это изобилие, еврей в обнимку с негром, ребята — со зверятами. Идиотская всеобщая идиллия, от которой хочется два пальца в рот. Вот я и говорю, что предпочел бы лучше сгинуть во время апокалипсиса. Мне такая вечная жизнь не нужна. Я лично предпочел бы умереть.
— Ну, хорошо — выходит, никакой ответственности? Я богат, а кто-то нищий, потому что так управила матушка-природа, только и всего? А десять христианских заповедей придуманы рабами для рабов?
— А ты их соблюдаешь, эти заповеди? Которую из них не нарушал, кроме самой-то страшной? Ну вот очень хочется нашему человеку призвать к ответственности каждого, кто разбогател. И еще неизвестно, за что ответственность. За богатство, как будто богатство — это тоже грех? Я согласен, на богатых лежит ответственность. Да, действительно, если разрыв в состояниях слишком велик, кощунственно велик, то это ни к чему хорошему не может привести. Ну так я готов… на многое. Норвежский вариант? Прогрессивный налог? Пожалуйста! Отдавать треть прибавочной стоимости, ну хорошо, не треть, а четверть, хотя бы десятую часть своим же собственным рабочим, содержать бездомных, инвалидов — да десять раз пожалуйста. Но только если все живут по этим правилам. А если все от этого уходят, то я не идиот — нести ответственность за всех в одиночку. Ну что еще сказать? Мы сегодня тут говорили о душевном свете, который внутри у каждого человека. Я, признаться, невоинствующий атеист, но я с существованием такого света соглашаюсь. Он мне, может, впервые и открылся сегодня. Мы же вместе оттуда спасались… один за всех… короче, в этом духе. Совсем по-христиански, между прочим, если чуть перефразировать: там, где один сгорит, там двое спасутся. Я потому и не ушел от вас, не побежал к себе, не юркнул в норку, что я от вас вот это излучение почувствовал, и хотелось греться в этом свете, самому отдавать такое же душевное тепло, и вот эту нашу радость общую поддерживать. И я что хочу сказать… — Драбкин было рот открыл, набирая побольше воздуха в грудь, чтобы сделать ответственное заявление, но входная дверь в храм торжествующей плоти вдруг отворилась, и на том краю бассейна появились двое — молодые люди, чьи осанка и повадки тотчас всем сказали обо всем, и тугие провода наушников, оплетавшие их мощные, мускулистые шеи, были лишь дополнительным знаком для самых тупых.
Лопоухие, курносые преторианцы Драбкина принесли с собой неброский, серенький, но, конечно, скроенный и пошитый вручную в Лондоне костюм на «плечиках», пару черных лакированных ботинок,
