Друзья вместе думали, где достать лекарства для Павлова, и решили с утра поговорить с девочками. Но утром Вова неожиданно получил от Эльзы Карловны распоряжение собираться в город, где ему предстояло пробыть вместе с ней целую неделю.
«Кто теперь поможет Павлову? — беспокоился Вова. — Если и удастся достать лекарства, кто их отнесёт? Ни Шура, ни Люся не знают, где скрывается Павлов, а Жорка болен».
Он разыскал Люсю в саду и рассказал ей, в каком состоянии находится Павлов.
— Только стрептоцид и марганец могут спасти его от смерти, — озабоченно говорил Вова.
— Ладно, Вова. Я, может быть, найду что-нибудь у Эльзы Карловны.
— А кто понесёт?
— Я! — ответила Люся, пытливо глядя на Вову и робко добавила: — Ты расскажи, нарисуй мне план, как найти то место.
— Ночью всё равно тебе не найти, — вздохнул Вова.
— Найду! — решительно заявила Люся.
Они присели за кустом шиповника. Вова достал из кармана маленький листик бумаги и огрызок карандаша. Молча он вывел три квадратика, означавшие усадьбу Эльзы Карловны. Затем повел волнистую линию на север, вверх листа, и под резким углом повернул её на северо-запад. Потом начал, как бы пересекая линию, рисовать деревья. Люся смотрела на всю эту несложную, но малопонятную схему и старалась уяснить её себе.
Нарисовав план со множеством знаков, квадратиков, точек, кружков и каких-то загадочных каракулей, Вова стал тихо объяснять:
— Понимаешь, Люся, ты иди до леса прямо по дороге, никуда не сворачивая. Вот эта линия — дорога. Потом сверни налево, опять по дорожке вот сюда… Она идёт в лес. Понимаешь?
— Понимаю.
— Потом дорога исчезнет. А вот здесь попадётся тебе большое поле жнивья. Его, если ночь лунная, хорошо видно.
— Так.
— Ну, а там и скирды соломы видны — иди к ним. В средней, что побольше других, находится товарищ Павлов.
Люся молчала. Всё было просто и вместе с тем сложно. Вова тоже замолчал. Он думал, как бы получше объяснить, а Люся думала о том, как бы ей ночью не сбиться с дороги в незнакомом месте. Наконец Вова поднял глаза, и взгляды их встретились. Только сейчас оба почувствовали, как всё-таки хорошо в этом богатом саду: лопались почки деревьев, наполняя воздух пьянящим ароматом, цвела первая сирень, и так хорошо и приятно щебетали птицы, не зная тех забот и тревог, которые испытывали Люся и Вова.
Люся протянула руку к листу бумаги. Её плечо коснулось подбородка Вовы. Он вздрогнул. Люся взяла листок и, краснея неизвестно отчего, принялась рассматривать непонятные каракули. Она ничего не понимала в эту минуту, а Вова смотрел на неё с нежностью и думал: «Какая она хорошая, Люся!» И обоим как-то сразу теплее стало на сердце.
Вова уехал. Шура с утра принялась разыскивать марганец, стрептоцид и бинты. Она обшарила в доме много ящиков и коробок, но безуспешно. На другой день она случайно наткнулась на аптечку и взяла понемногу всего, что попалось под руку, думая, что всё это надо отнести товарищу Павлову, а он уж сам разберётся. Едва Шура успела спрятать медикаменты, как в комнату вошёл Лунатик и не выходил уже до конца уборки.
Ночью Люся отправилась к Павлову, но, измучившись, вернулась обратно ни с чем. Она не нашла скирды с соломой, которую так ясно изобразил Вова на бумаге.
— Ничего не поделаешь, надо идти к Жорке, — решили девочки.
Уже светало, и Люся смело вошла в голубятню, зная, что в это время Лунатик переставал бродить по двору.
— Вот это да! И как же ты не могла найти! — удивился Жора.
— Не нашла, да и только! — виновато и с обидой ответила она.
— Пойдём со мной.
— А ты дойдёшь?
— Дойду. Раз надо — значит доберусь, хоть ползком.
На следующую ночь они пошли вдвоём. Шли долго, Жора часто отдыхал, потому что боль сковывала его движения. Когда забрались в скирду, Жора засветил фонарь, предусмотрительно взятый из коровника. Павлов тяжело стонал и метался в бреду. Люся не сводила взгляда с его худого, пышущего жаром лица. Глаза были закрыты, губы потрескались. Руки беспомощно шарили по соломе.
— Пить, пить… — шептал Павлов, не открывая глаз.
Жора нашёл флягу. Она оказалась полной.
— Вот это да! Значит, он все дни не пил.
Подняв голову Павлова, Жора наклонил флягу. Больной не открывал рта. Вода лилась на подбородок, на голую вспотевшую грудь, запорошенную мелкой соломой.
— Молока лучше дать, — сказала дрожащим голосом Люся.
— Как дать? Он, видишь, не открывает рта.
— А ты намочи ему голову, — сказала Люся и поднесла к носу больного пузырёк с нашатырным спиртом, который Шура посоветовала ей взять с собой.
Жора смочил Павлову лоб и волосы. Через несколько минут Павлов чуть приоткрыл красные веки и тихо произнёс:
— Вова… сынок…
— Это мы с Люсей! — торопливо отозвался Жора. После того как Павлов выпил немного молока, ему удалось с помощью Жоры и Люси привстать.
— О, да вас двое!
Люся быстро делала перевязку, Жора светил фонарём.
— Мы, товарищ Павлов, не могли раньше, — виновато объяснял Жора, — я болел, Вова уехал, а Люся и Шура дороги не знали. Вы уж нас простите.
— Ничего. Вы молодцы, — тихо ответил Павлов.
— Вам не больно? — спрашивала Люся тревожно.
— Ничуть, — морщась от боли, отвечал Павлов.
Закончив перевязку, Люся подняла глаза на Павлова. Он сидел спокойно, тяжело дыша и слабо улыбаясь.
— Только советские ребята способны на такое, — сказал он. — Вот я смотрю сейчас и думаю: сколько растёт нам на смену настоящих, верных Родине, партии, людей!.. Эх, родные вы мои, да если бы вы знали, какие вы сильные, отважные! Вот почему нас не победит никакой враг!..
Люся с Жорой возвращались довольные, забыв усталость и опасность.
— Как ты думаешь, Жора, товарищ Павлов выживет?
— Ну, конечно! — с жаром ответил он.
— Ему больно, наверно: ведь рана-то какая!
— Конечно, больно. У него кость перебита.
— А почему он не стонал? — удивилась Люся.
— Потому что он большевик, коммунист!
— Но ведь ему больно?
— А ты не знаешь, как он нам сказал с Вовкой в прошлый раз. «Большевики, — говорит, — это люди крепче стали». Вот как. «Это, — говорит, — люди особые». Ну, как бы тебе сказать… Это люди, которых ни огонь, ни тюрьма, ни смерть — ничто взять не может.
— Но ведь и они на войне погибают, — сказала Люся, — как и все.
— А вот и не как все!
— А как?
— Как большевики! И мы тоже большевики, — с гордостью заявил Жора.
— Ну, какие мы большевики! — усомнилась Люся.
— А вот и большевики! Товарищ Павлов так называет нас!
