– Ну, хватит, – с ленцой произнес другой голос. – Помолчи-ка!
Г-н Эстеффан также не знал этих двоих, чьи силуэты за стеклом, наконец, разглядел. Он утратил к ним всякий интерес и хотел уже отойти, предоставляя постовому с ними разделаться, когда произошло следующее.
– Это ты кому? – завопил полицейский служитель, извлекая свисток. – Я тебе!..
– Помолчи, помолчи! – повторил тот же голос негромко. – Замри!
Постовой хотел поднести свисток к губам, но, видать, от ярости никак не смог этого сделать. Он стоял близко к двери, на свету, г-н Эстеффан с отвращением увидал в лице его судорогу…
– Откройте, – приказал голос, адресуясь на этот раз к г-ну Эстеффану. Тот хотел дать ответ, но горло перехватило, из него выдавился какой-то писк. Г-н Эстеффан отворил. Двое неизвестных вошли в аптеку, где их встретили вытаращенные от изумления ряды любопытных глаз.
– Сидите, сидите! – произнес все тот же голос, обладатель которого оказался личностью довольно невзрачной: водянистые глаза, жидкие, растрепанные венчиком пряди волос, полувоенный костюмчик, состоящий, кажется, сплошь из карманов. – Какое шикарное общество! Очень уютно! Что это у вас? – незнакомец указал на столик.
– Напитки… – прошептал г-н Эстеффан.
– Угостите?
Г-н Эстеффан более или менее помнит, как раздобыл незнакомцу рюмку чистого бренди, потом вторую для его товарища, но тот ее не принял. Он приблизился и словно бы обнюхал г-на Эстеффана, так ему показалось… Омерзительные были у него глаза, почти неживые: немигающие и тусклые, словно бы припорошенные пылью.
– Сотрудники мои не пьют, давайте ее сюда! – дошел до г-на Эстеффана голос первого незнакомца.
Он живо опростал обе рюмки; раскусил горошину драже и продолжал:
– Наше дельце не займет много времени, хозяин! Маленький вопрос всей честной компании… Остального г-н Эстеффан не помнит.
В эти самые минуты в коридоре, ведущем к апартаменту, занятому приезжей дамой и ее дочерью, раздались торопливые шаги. Некий человек, одетый с тем избытком элегантности, какой можно было приобрести лишь на казенный счет, подошел к дежурному телохранителю, невзирая на предостерегающий жест последнего, отвернул лацкан, показал жетончик и приказал:
– За мной!
– Хозяин, примите мою благодарность, – сказал незнакомец пришедшему в себя Г-ну Эстеффану. – Счастливо оставаться! Будьте веселы и здоровы! – Он цапнул со стола еще рюмку, заглотил содержимое. – Тьфу, черт побери! – Это были не выпитые Реем капли датского короля в смеси со слабой мадерою. – Привет честной компании! – С этими словами незнакомец вышел. – Вольно! – донеслось из-за двери.
Словно очнувшийся, постовой вновь завопил благим матом. Г-н Эстеффан вернулся к стойке.
Происшедшее не произвело на публику решительно никакого впечатления, вроде бы осталось не замеченным, никакой речи о нем не возникло! Публика глядела на хозяина с безмятежностью, поясневшими даже глазами. Вечер обещал удаться.
Но внезапно послышался клокочущий голос г-на булочника:
– Здесь дамы, господин Эстеффан!
– Да, – отвечал г-н Эстеффан, – ну и что же?
– Порядочный человек сам бы понял! – Булочник разрумянился, как лучшее из его изделий. – Уберите эту гадость!
Его палец указал на сдобную русалку с хвостом, что была помещена на книжной обложке без особенной надобности: из эстетических соображений. С оборотной стороны треклятый путеводитель выглядел целомудреннее, но г-н Эстеффан рассудил, что отступление бесполезно, да и тон г-на булочника чрезвычайно ему не понравился: терять, пожалуй, нечего!.. Помимо того, он не должен был поступиться идеалами и жертвовать во имя г-на булочника искусством! Сталью сверкнул его взор. Остаться навек холостым – такова, видать, его судьбина!
Однако вместо пылкой отповеди из уст его, он сам не знает как, вдруг вырвалось: в – В огонь ее! – Г-н Эстеффан сгреб со стола злополучную книжицу и, за неимением огня, зашвырнул ее попросту в угол. – Да что это мы, господа, на самом-то деле? Долой печаль, откроем окна, дверь; воздуху, музыки! Будем веселы и здоровы!
Этот нежданный пассаж имел успех попросту сказочный. Г-н Доремю, не задавая никаких вопросов, схватился за скрипку, загремели стулья, затрещали рамы, не умевшие отворяться… Одного постового не коснулось веселье, он остался верен долгу и на призывы из окон отвечал с унылостью:
– Я на посту. Я не имею права.
Так вышколил его Дамло!
В ночном небе с выстрелом вспух и лопнул огненный шар.
Рыжий свет вызолотил холмы, залил до дна провалы древних каменоломен с тухлой водой на дне. Казалось, не под ногами странника, но под ярким ветром с неба шелестит трава. Обманутые чуждым пугающим светом, встревожились птицы и насекомые. По земле плясали тени холмов, кустиков, деревьев и крестов старинного погоста…
Доремю уже взмок, когда свет грязненькой люстры и запыленных матовых шагов стал меркнуть.
– фейерверк! Фейерверк! – раздались восклицания. Г-н Эстеффан, гарцуя по залу со старшей дочерью г-на булочника, мучительно в это время размышлял: 'Я положил руку на спинку ее стула, и она не отстранилась, я нечаянно наступил ей в танце на ногу, она не выразила неудовольствия, теперь ее локон касается моего лица, замечает ли это она? Будь что будет: скажу!.. Но не так сразу?.. Или…' Собственно, фейерверк должен был вспыхнуть после того, как она скажет 'да', но бестолковая экономка подала сигнал прежде времени, г-н Эстеффан промешкал.
Все кинулись к дверям и окнам; г-н Эстеффан придержал свою даму в надежде все-таки осуществить задуманное, хоть и с опозданием.
– Я тоже хочу посмотреть! – сказала не без кокетства мадмуазель булочница. Г-н Эстеффан молчал.
– Пустите, – проговорила она с капризной интонацией. Г-н Эстеффан словно онемел.
– Вы делаете мне больно! – голосок ее сделался сварливым.
