– Мы никогда не приглашали вас сюда, – сказал он, к моему облегчению, по-французски. – Мы дали вам ночлег, мы ждали, что вы уйдете, как уходят все белые туристы. Мы не звали вас в наши дома и наши святилища. Почему вы беспокоите нас?
Я что-то не мог припомнить, чтобы мы совались в дома или святилища в этой деревне. Мы просто не успели бы этого сделать – в деревне мы провели всего несколько суток. Я с ужасом представил себе, что Жан-Мари в погоне за очередной неизвестной науке лягушкой вломился в частный дом и нарушил какое- нибудь жуткое табу.
– Мы не туристы, – произнес я вполне твердо. Именно таким тоном, должно быть, отвечали в начале девятнадцатого столетия первые англиканские миссионеры, прежде чем взойти на свой костер. – Мы исследователи, ученые. Мы приехали из Европы изучать великую культуру народа догонов, ваше прошлое, ваши обычаи и ваш язык.
Группа старейшин загудела, прямо как на вечерних телевизионных шоу. Но софиты направлены лишь на главных героев, они не выхватывают из тьмы аудиторию с ее реакцией на происходящее.
– Зачем вы хотите изучить наш язык, проникнуть в наши тайны? – спросил, насупившись, старик со шрамом.
– Мы напишем книги, после которых о ваших богах и героях, о великих деяниях ваших предков узнает весь мир!
К этому моменту я уже приобрел благородно-торжественный вид и жалел, что не могу обернуться в какую-нибудь тогу, отороченную бобром. Шорты и мокасины с образом пророка-чревовещателя явно не гармонировали.
– Люди со всего мира приедут сюда воровать наши секреты, – возразил мне старейшина, которого я прозвал про себя Шрамом. – Мы потеряем покой и потеряем наше знание.
– Нет. Люди приедут почтительно слушать вас и учиться у вас, точно так же, как приехали сюда мы.
– Они принесут сюда пороки. Всякий чужеземец приносит с собой пороки своей страны, мы видели уже много таких.
– Но ведь вы сумели победить их? – возразил я. – Вы сумеете оградить своих людей от пороков, как сумели до сих пор. А новые люди принесут вам деньги и товары.
Грубая лесть пришлась по вкусу старейшинам и особенно публике по периметру ринга. Упоминание о славном прошлом всегда хорошо действует на людей всех национальностей. Русские, кстати, тоже не являются исключением.
Но с товарами и деньгами я ошибся: не следовало упоминать материальную сторону вопросу. Обычная для человечества ханжеская реакция типа «у нас все есть, нам ничего не надо» – самый распространенный контраргумент на любое упоминание этого рода.
– Мы не будем менять свое Сокровенное Знание ни на деньги, ни на товары, – ответил Шрам, и вождь, как я заметил, слегка улыбнулся в ответ на мою риторическую ошибку.
Я пожал плечами. Полемика начинала меня забавлять.
– Так как ваше Сокровенное Знание – истинно, его не стыдно раскрыть людям. Наоборот, почетно.
Догон отрицательно покачал головой.
– Но если вы будете обладать им, – возразил он, – вы будете столь же сильными, как и мы. Зачем же нам передавать вам свою силу?
– Вы сможете стать во много крат сильнее, так как взамен получите знание тубабов{ Тубаб – белый человек.}.
Старейшины усмехнулись. На излете жизни знание тубабов им было явно ни к чему, зато более молодой аудитории вокруг арены эти слова явно понравились.
– Тубаб не сможет нам дать того, чего мы не знаем сами, – заявил мой собеседник после минуты раздумий.
Я тоже не спешил. Чувствуя, как внимание всей деревни концентрируется на моем лице, я не спеша обвел взглядом всех присутствующих, выразительно заглядывая в глаза каждому. У меня даже мелькнула мысль, что, если я сейчас завою гиеной или закричу как птица Балако, свирепо вращая глазами, все собравшиеся в ужасе разбегутся. А я буду вслед им хохотать и дико икать, преследуя отстающих и демонстрируя победу над ними их же оружием. Но вместо этого я сохранил кроткое лицо проповедника- адвентиста и продолжил в тон дискуссии:
– Да, тубаб не умеет общаться с богами. Но зато тубаб изобрел огонь, высекаемый одним движением руки, машины, способные приносить людям воду, научился летать по воздуху и вызывать хорошую погоду.
– У нас есть огонь, – нашелся старейшина. – У нас есть женщины, которые приносят нам воду, что же они делали бы, если бы этим занялись ваши машины? А летать по воздуху научились еще теллемы, а вовсе не тубабы. Значит, теллемы были могущественнее вас.
– Почему же тогда теллемы умерли? – задал я тот самый вопрос, за ответом на который я приехал в эту страну.
Я почувствовал, как напряглись мои спутники. Амани зашуршала сумкой: в ней был спрятан мощный портативный диктофон.
Старцы тоже зашевелили бородами. Похоже, разговор перемещался в запретную для нас область.
– Их знание живет с нами и передается от отца к сыну, – схитрил ушлый догон.
– Но ведь вы не можете летать.
– Можем, если захотим. Мы не видим надобности.
– Как? Разве ваши люди не хотят проникнуть в тайны неба?
Я посмотрел на стремительно розовеющее небо, в западной части которого за дюны стремительно опускалось солнце. Мне лично хотелось бы проникнуть в его тайны.
Старик со шрамом не смутился:
– Мы знаем, из чего состоит небо, мы видим его так, как никогда не сможет увидеть белый.
– Но вы не были там! А мы бываем регулярно.
Я обвел взглядом зашумевших жителей Номбори и злорадно добавил:
– Не далее чем две недели назад мы прилетели сюда по небу на самолете – огромной стальной птице.
Я взглянул на Жана-Мари, который при слове «птица» чуть встрепенулся. Судя по всему, сегодня он так и не нашел следов жизнедеятельности таинственного пернатого Балако.
– Нам незачем летать по небу, – заявил мой оппонент. – Мы знаем о нем все. Мы знаем прошлое, настоящее и будущее. – Старикан явно начинал заводиться, что было хорошим знаком.
У меня появилась надежда, что умрет он раньше, чем выиграет этот спор.
– Но есть вещи, которые вы не знаете о будущем, – снисходительно заметил я.
– Мы знаем все.
– Но ведь даже теллемы не знали своего будущего, как же можете знать его вы, догоны?
– Теллемы тоже знали все.
Я ждал этого ответа. И вторично отвесил ему оплеуху, задав свой коронный вопрос:
– Почему же тогда теллемы умерли?
Вождь деревни нахмурился пуще прежнего. Он даже порывался что-то сказать, но тут, похоже, Шрам решил перейти в плоскость личных оскорблений:
– Все умирают, мы тоже умираем, умрете и вы.
Я с трудом удержался от зловредной фразы «только после вас» или чего-нибудь в том же роде. Но теоретический спор никогда нельзя переводить на личности, это свидетельство слабости.
– Это верно, – сказал я.– Но мы, по крайней мере, можем отдалить смерть и победить смертельные болезни теми привозными лекарствами, которыми лечатся сегодня и люди Номбори.
Вчера я заметил, как женщина растирала спину своего мужа какой-то эмульсией из тюбика, и готов был биться об заклад, что это не местное снадобье, а импорт из Бандиагары.
– Есть значительно больше болезней, против которых бессильны ваши лекарства, – слабеющим голосом заявил жрец.
– Мы победим и их, дайте только время. И принесем вам, чтобы не умирали ваши дети.
