укус?
События прошлой ночи у меня уже почти не вызывали дрожи. После того как на мои руки рухнул как подкошенный Жан-Мари Брезе, а из кустов в моем направлении потянулась эта ужасная рука, я закричал что есть мочи и потерял сознание. Малик в ту ночь спал на веранде и проснулся в тот самый момент, когда я выходил из дома. Он немедленно отправился по нашим следам, и ему не хватило буквально нескольких секунд, чтобы догнать меня на горной тропинке. Но никакого огня в пещере он не видел: костер погас столь же быстро, как и появился.
Я очнулся, когда Малик уже хлопотал над телом профессора. Дрожащей рукой пошарил в кустах – никого. Мы с Маликом не сказали друг другу ни слова – сомневаюсь, что я вообще мог связно говорить в те минуты. Мы подхватили недвижного Жана-Мари, глаза которого были по-прежнему открыты неестественно широко, и почти бегом потащили вниз, в нашу хижину. В деревне, несмотря на мои крики, не было видно ни единого движения, не зажглось ни одного огня.
Брезе не шевелился, и не мог говорить, и даже дышал еле слышно. Его сердце еще билось, но чрезвычайно неравномерно. Оливье, имевший богатый опыт оказания первой помощи, сразу же предположил, что состояние профессора – следствие действия сильного и мгновенно действующего яда.
Пока Амани при свете свечей готовила сыворотку для укола, который еще мог спасти Жана-Мари, Оливье и Малик побежали из деревни на высокие дюны, где только и принимался сигнал мобильной связи – звонить в Бамако с просьбой помощи. До сих пор я считаю, что эти соединенные усилия сыграли решающую роль в спасении Брезе – французскому послу удалось посреди ночи поднять на ноги военное руководство республики, а Малику через Министерство культуры подготовить госпиталь Сегу к операции. Военный вертолет приземлился на дюнах поблизости от Номбори уже на рассвете. Мы молча погрузили профессора на борт, сопровождаемые пустыми, без признаков сочувствия, взглядами жителей Номбори, которые в полном составе собрались на краю деревни.
Среди них мгновенно распространился упорный слух, что Брезе, шутивший накануне с ядовитой ящерицей, пал жертвой ее мести. О чем думали они, глядя на очередную жертву своих жестоких богов? Жертву, посмевшую, в отличие от них самих, не хорониться по ночам за глиняными стенами домов, а в буквальном смысле посмотреть вверх, попытаться проникнуть в древние тайны страшного плато.
Думаю, все они были уверены, что мы уезжаем навсегда, так же неожиданно и поспешно, как и появились здесь. Что мы испугаемся потери одного из нас так же, как пугались другие, сворачивая свои экспедиции. Что мы больше не вернемся сюда.
Но все они ошибались. В вертолете по пути в Сегу, сжав зубы и удерживая на своих коленях голову Жана-Мари Брезе, глядя на мертвенную бледность его лица (глаза с кровавыми зрачками ему удалось закрыть только с прибытием докторов), я уже знал, что вернусь и доведу наше дело до конца. В конце концов, когда Брезе проснется, разве я смогу ему сказать, что мы так и не поймали ему таинственную птицу, кто бы она ни была? Это невозможно. Узнав, что мы свернули из-за него экспедицию, он просто задушит меня, да и все. Нет, сначала мы спасем ему жизнь, а потом
– Мы перелили ему крови более чем достаточно, – еще раз успокоил нас врач из Бамако, устало присаживаясь на скамейку рядом с нами. – Будем надеяться, что сердечный ритм нормализуется, но ему еще минимум несколько суток нужно лежать под кислородной маской. Мне сложно сказать, сколько времени потребуется на восстановление вашего друга, потому что я не знаю состава отравляющего вещества. Если он выживет, то, думаю, он пробудет здесь не менее двух недель.
– Спасибо, профессор, – поднялась со скамейки Амани. – Мы будем вам звонить. Дайте нам знать, когда он придет в себя. Быть может, он сможет рассказать нам, что с ним случилось на самом деле.
– Мы не можем сидеть здесь и ждать, пока очнется Жан-Мари, – заявил я Малику, когда мы втроем покинули больницу и сели обедать в ресторане на берегу Нигера, возле старого порта.
Мы сидели на террасе второго этажа, а прямо под нами носильщики в бурнусах и белых мусульманских шапочках грузили в длинные каноэ бесчисленные коробки и грязно-коричневые тюки с поклажей. Отсюда лодки отправятся в изматывающе медленное путешествие вниз по реке в Дженне, Тимбукту, Гао за солью и медью из глубин Сахары.
– Согласен, – сказал Малик.
– Во-первых, у догонов остался Оливье со всем оборудованием, – продолжал я. – И хотя мы договорились, что он немедленно погрузит вещи на носильщиков и переедет в соседнюю деревню, у меня нет уверенности, что один он будет там в безопасности. Нам нужно вернуть Оливье. Или хотя бы оборудование, – закончил я, но усталая Амани едва улыбнулась:
– Алексей, нужно забрать Оливье и покончить с этим. Поверьте мне, ударом по Брезе дело тут не закончится...
Амани была заметно напугана происходящим и считала, что нам нужно дождаться выздоровления Жана-Мари, взять в Бамако надежную охрану и уже после этого, и то быть может, приниматься за новые поиски.
– Во-вторых, – продолжал я, не обращая внимания на малодушные, панические настроения нашего искусствоведа, – за последние несколько дней мы смогли разведать много нового, и я считаю, что мы серьезно продвинулись вперед.
– Согласен, – подтвердил Малик.
– Что мы знаем? – риторически спросил я, строго поглядев в упор на несчастную Амани Коро.
– Не так уж много, Алексей, – заметила она.
– Ерунда, – сказал я ей по-русски. – Прежде всего, мы знаем, что теллемы не вымерли, они продолжают существовать, хотя и не исключено, что только в легендах догонов. Но это значит, что нам необходимо понять, что именно имел в виду несчастный вождь, когда произносил эту фразу. Если они живы, то кто они? Быть может, это люди особого племени, говорящие на щелкающем языке, более древнем и самобытном, чем язык догонов и другие языки Западной Африки. Кто может иметь информацию об этом? Разве что жрецы.
– Мне рассказали об одном предсказателе, который знает потомков теллемов, – торжественно произнес Малик.
– Да? – удивился я. – Кто же?
– Ну, я же не зря торчал у костра с местными жителями все то время, пока вы дрыхли в своей каморке, – рассмеялся Малик. – Я общаюсь, устанавливаю контакты. Я черный, мне больше расскажут. Вот мне и поведали, что в одной из деревень к востоку живет один жрец... Бывший жрец... Якобы он – один из потомков теллемов.
– Он ничего нам не скажет, – недоверчиво покачала головой Амани.
– Скажет! – возразил я. – Вы еще не знаете силы моего убеждения! Малик, в какой деревне он живет, этот полутеллем?
– В том-то и дело, что не помню.
– А кто тебе говорил об этом?
– Предсказатель судеб. Я поморщился:
– Это еще кто?
– В Стране догонов много профессиональных прорицателей. Это тоже жрецы, только служат они не богу Амме, а его сыну, Бледному Лису Уругуру.
Про «бледного лиса» я уже что-то читал, а вот имя Уругуру меня поразило как удар молнии.
– Как ты сказал? Уругуру?
– Да.
Именно это слово стояло на конверте, в котором мне передали посмертную фотографию Чезаре Пагано!
– Это что за лис?
– Это сын бога Аммы, который знает будущее всего человечества. Амани, наверняка, знает больше меня.
