в деревнях догонов.
Я покачал головой:
– Жалко, что нет Жана-Мари... Барана мы бы точно повесили на зоолога со стажем. А теперь придется тащить его самим. Не знаю, как вы, а я никогда не путешествовал такой странной компанией.
– Э... Но мы не знаем имени этого гнома, как же мы найдем его? Вряд ли можно вот так ездить по деревням и интересоваться: «А где здесь проживает ваш гном?»
– Его имя и жилище знают люди с закрытыми лицами, – подсказал я изречение Абдаллаха.
– А что за люди с закрытыми лицами? – встрепенулся Оливье. – Еще один таинственный народ?
– Кажется, речь идет о туарегах, – задумчиво произнесла Амани. – Это ведь именно они закрывают свои лица, видны только глаза – такая традиция. Здесь, в Стране догонов, их редко встретишь, они живут далеко на севере, в Сахаре. Не понимаю, откуда они могут знать про андумбулу...
– А мне как раз понятно, – вставил я. – Догоны, быть может, тоже знают о них, только нам из них никто ничего не скажет. А туарегам на Сокровенное Знание плевать, они расскажут все, что знают.
– Глупость какая-то, – вконец загрустил Оливье. – Почему, на каком таком основании мы вообще должны верить этому безумцу с лисьими следами? Если бы с нами был Брезе, он быстро нашел бы объяснение всему этому колдовству! Этот Абдаллах просто заморочил нам голову, больше ничего... И потом, – обратился он ко мне, – с какого такого он заявил, что именно вы, Алексей, узнаете правду? А мы все где будем?
– Я Абдаллаху верю, – деловито вступился за провидца Малик. – Полтора года назад в одном ночном баре в Бамако я познакомился с парнем из племени мосси. Абдаллах сказал мне, что он предаст меня, и точно: уже несколько месяцев он не отдает мне долг – двенадцать тысяч франков!
– Не знаю... – Я задумчиво покрутил в руках последний банан из связки, которую практически в одиночку съела Амани. – Не знаю, кому тут верить. В конце концов, после всего произошедшего я уже не удивлюсь, если что-то из предсказанного сбудется. И потом, мы же ничего не теряем, если съездим к туарегам или в деревню Найе.
Я отодвинул тарелку и встал из-за стола. Заходящее солнце подсвечивало нежно-розовым светом кроны баобабов, зато стены глиняных амбаров стали в его лучах ярко-оранжевыми. С нашей веранды было хорошо видно, как жительницы деревни поспешно возвращаются от колодца. Они несли за спиной кадки с водой, удерживая гигантскую ношу в нужном положении с помощью ремня, перекинутого через лоб. В окрестных дворах ставили на огонь огромные блюда с просяной кашей, а босоногие дети бегали за курами, загоняя их в сараи на ночлег. Спустя час в окошках квадратных хижин погаснут лучины, а через два часа во всей деревне не будет слышно ни звука, и никто не нарушит запрета хогонов: после наступления темноты на улицу выходить нельзя...
– Все ясно, – прервал наконец я задумчивое молчание и подавил вздох. – У нас с вами три направления поисков. Где-то в деревне Найе, на юг отсюда, живет сказитель, обладающий информацией о загадочных гномах андумбулу или, по крайней мере, имеющий о них какое-то представление. А на севере, у старых туарегов, по-видимому, сохранились сведения об этом человеке, которые могут быть нам полезны. Малик, скорее всего, сможет узнать в Бамако, с кем из старейшин туарегов можно об этом поговорить. Наконец, самое интересное – информация о матери Амани...
Амани ничего не ответила, только почему-то опустила голову.
Плану ночной вылазки, на которую рассчитывали мы с Лабессом, не суждено было осуществиться. Через час после ужина у Оливье резко повысилась температура. Все началось с легкого недомогания: сначала он храбрился, но потом ему пришлось лечь в постель. Болезнь прогрессировала ураганными темпами – всего за десять минут из бодрого здоровяка он на наших глазах превратился в абсолютно больного человека, так что мы не успели даже достать лекарств. Он метался на кровати, у него зуб на зуб не попадал от озноба, а в ответ на предложение принять жаропонижающее, которое немедленно приготовила Амани, он только отрицательно мотал головой. Мы, смертельно перепугавшись, стояли возле его койки и не знали, что и делать.
– Не надо таблеток, – наконец прохрипел он из-под одеял. – Это малярия, приступ... Я давно болен. Странно, что здесь... В таком сухом климате... Непонятно...
Малярией, как впоследствии выяснилось, Лабесс заболел лет шесть назад где-то в Габоне. Вылечить до конца ее невозможно, хотя в умеренном климате она проявляет себя редко. Но здесь, в тропиках, болезнь снова дала себя знать. Приступ озноба – первое проявление малярийного припадка – проходит довольно быстро, уже через четверть часа температура начала снижаться столь же резко, как и появилась. Приступ перешел во вторую фазу – Лабессу стало безумно жарко, он скинул с себя одеяло и требовал, чтобы его вынесли на веранду. Амани принесла ему уже четвертый стакан чая, пока я простыми словами растолковал больному, что для того, чтобы вытащить его тушу из комнаты, понадобятся усилия всей деревни, а трактор мы забыли захватить с собой из Бандиагары. В конце концов, прошел и жар, к Оливье вернулся дар речи, и он, попросив выйти из комнаты перепуганных Малика и Амани, обратился ко мне:
– Вот видите, Алексей... Я не смогу подняться до утра. Я хорошо знаю эту болезнь, она прихватывает меня всякий раз, когда я попадаю во влажные экваториальные леса. Удивительно, что здесь, в этом сухом климате Сахеля... И знаете, что еще: никогда до этого я не терял возможности говорить. Сейчас же у меня в горле как будто поставили заслонку, напрягаю голосовые связки, а звуков нет... Помните сегодняшние слова этого шарлатана: «Ты сильно дорожишь своим языком?»
– Глупости, Оливье.
– Нет, не глупости. Меня специально вывели из строя, чтобы мы не могли пойти сегодня в пещеру. Я теперь никому не верю. Зато верю этому Абдаллаху. К сожалению, сегодня мы не сможем ничего узнать, а завтра уедем отсюда... И быть может, тем самым сохраним себе жизнь...
С этими словами он посмотрел на меня, и я почувствовал, что тому самому Оливье Лабессу, который объехал весь земной шар и бывал в самых жутких переделках, ему по-настоящему страшно...
В Министерстве культуры были недовольны Маликом. Хотя разговор с посланцем этого учреждения, ради которого наш гид в моем сопровождении вышел следующим утром на дюны, происходил на языке бамбара, тональность выступления чиновника не оставляла сомнений в его содержании. Мне показалось, что тот изрыгает проклятия, и по выражению лица нашего проводника я понял, что так оно и было.
– Накатили на меня по полной программе, – бодро подтвердил Малик, когда мы босиком спускались с дюны, наслаждаясь прохладным мягким песком под ногами. – Из-за меня, говорят, чуть не погиб Жан-Мари, большой ученый, не уберег... А что я мог сделать? Я и вчера был уверен, что Оливье тоже погибнет.
– Никто не погиб и не собирается, Малик, не бери в голову. Скажи лучше, что с туарегами?
– Нужно тащиться в Тимбукту, – ответил Малик. – Там живут несколько человек, которые много торговали в свое время в Стране догонов и, вероятно, знают и легенды о теллемах. Например, некий Ибн- Мухаммед: безумный старик, но помнит все от Сотворения мира. Лет ему больше, чем вот этому баобабу.
Мы задумчиво обошли вокруг гигантского приземистого дерева человек в шесть обхватом, с торчащими в разные стороны голыми ветвями.
– Как нам туда ехать? – поинтересовался я.
– Я вызвал из Бандиагары наш микроавтобус. Он будет ждать завтра утром наверху на плато, довезет до Мопти, а дальше только по реке... Кто поедет? – спросил Малик...
Рано утром мы с Оливье уже обо всем договорились. После жуткого вечернего приступа он чувствовал себя довольно бодро, но в речах его теперь было полным-полно несвойственной ему мистики. У моего коллеги было стойкое убеждение, что наши диалоги и перемещения тщательно отслеживаются догонами, и он не верил в возможность избавиться от этой слежки. К тому же слабость еще давала о себе знать.
Решено было, что они с Маликом останутся в Тирели и не спеша продолжат анализировать происходящее, а мы с Амани отправимся к туарегам и дадим им знать, как только разузнаем имя
