затем…
– Затем будет сражение, – перебила она. – Что, если мой муж не уцелеет в нем?
– Но это же хорошо, моя госпожа, – жестко произнес Даниэль. – Тогда вы станете свободны и вольны делать все, что заблагорассудится.
Видимо, она впервые подумала об этом – было видно по глазам. Александра быстро отвернулась и долго с Даниэлем не говорила.
«Пускай поразмыслит», – решил он. Даниэль полагал, что смерть графа де Ламонтаня пойдет всем только на руку, и искренне надеялся, что негодяй падет в битве. Если же Господь сохранит его жизнь, что ж – тогда решать Александре. Многое зависит от того, выиграют латиняне эту битву или проиграют; ежели победа окажется на их стороне, удача может повернуться к Александре спиной. На такой случай у Даниэля имелся запасной план.
В следующий раз Александра заговорила во время короткой остановки, когда пленники ненадолго остались одни.
– Почему ты остаешься здесь? Ты ведь можешь сбежать, Даниэль.
– Почему вы так решили?
– Если ты пробрался в крепость Ахмар и вывел оттуда меня, разве для тебя проблема – ускользнуть от сарацин, которые одержимы лишь грядущей битвой?
Александра была права, но это не означало, что ей следует знать правду.
– Я останусь с вами, чтобы получить обещанную награду. Мне ничего не нужно боле.
– Ты не хочешь покрыть себя славой? Все-таки не желаешь? Говорят, христианские владыки щедро раздают милости за такие заслуги.
– Рыцарь Христа, – сказал Даниэль равнодушно, – разносит смерть ударами своего меча, оставаясь спокойным; когда сам он встречает ее, его осеняет полная безмятежность. Если он умирает – то себе во благо; если он убивает – то это ради Христа. Убивая злодея, он не совершает убийство человека, но убивает зло. Так считают те христианские владыки, что щедро дарят милости. К счастью, не все думают так. Посмотрите на меня, госпожа; не говоря уж о безмятежности, как буду я убивать мусульман, которых люблю не меньше, чем братьев наших, христиан? Я делаю доброе дело, охраняя вас и исполняя ваши поручения, а за то получу мою награду, но не запятнаю себя убийством людей, среди которых у меня есть друзья.
– Ты очень странный человек, Даниэль по прозвищу Птица.
«Очень», – подумал он. Только человек странный может влюбиться в ту, которая никогда не станет ему принадлежать. Даниэль не обманывал себя больше: он возвратился в Рабиун не потому, что считал своим первейшим долгом помочь Александре, а потому, что жаждал увидеть ее снова. Он действительно летел как птица, едва завершив все свои дела, и до сих пор вспоминал, как самый лучший, миг, когда увидел ее там, под старой смоковницей!
Никогда прежде не овладевало им столь бесполезное и столь острое чувство, как любовь; вся прежняя жизнь Даниэля подчинялась самому Даниэлю, и никто пока на него управу не нашел, ибо действовал он только так, как ему хотелось. За это его не любили, но уважали. Любовь же не спросила его, хочет он испытывать ее или нет, не спросила, может ли он получить руку и сердце своей возлюбленной, любовь просто пришла. Теперь Даниэлю стоило больших усилий скрывать ее, и он понимал: один неверный шаг может разрушить доверие Александры к нему. А ему казалось, что ее доверие слишком ценно.
Конечно, совсем скоро она узнает, что он ее обманул, однако пока еще можно потешить себя иллюзиями.
Потому Даниэль лишь кивнул и сказал:
– Как вы того пожелаете, госпожа.
Она рассердилась и отошла от него, а вскоре нужно было двигаться дальше.
Глубоким вечером всадники приблизились к Галилейскому морю, которое звалось франками еще Тивериадским.
Аз ад-Дин скомандовал привал, и у Шериат эль-Менадира, притока Иордана, был раскинут лагерь. Александра чувствовала себя измотанной: войско двигалось с огромной скоростью, арабы останавливались лишь ненадолго, чтобы напоить коней и сменить пропитавшиеся пылью и потом повязки на лицах. К концу этой бешеной скачки Александра еле держалась в седле. Даниэль, помогавший ей сойти на землю, вынужден был поддержать госпожу, чтобы она не упала. Сам он не сказал ни слова, хотя лицо его было бледно.
Аз ад-Дин повелел поставить небольшой шатер для своей высокородной пленницы, и Александра поблагодарила сарацина за это. Он извинился за то, что не может позволить себе принять ее как следует, и предложил отужинать в его шатре, от чего Александра отказалась. Ей не нравились взгляды, которыми одаривал ее Аз ад-Дин, и она полагала, что красавец-араб предпримет еще несколько настойчивых попыток добиться особой благосклонности пленной христианки. Не следовало поощрять эти фантазии, потому Александра попросила, чтобы еду принесли ей в шатер, и на том с Аз ад-Дином распрощалась.
Даниэль, давший обещание не предпринимать попыток к бегству и не уходить за пределы лагеря, убедившись, что Александра в безопасности, куда-то делся. Вскоре принесли еду на коротконогом походном столике, однако от усталости есть почти не хотелось. Александра устроилась на расстеленном для нее ложе, помолилась и лежала, глядя в полотняный потолок, пока не вернулся Даниэль.
Он вошел в шатер и опустил полог, чтобы никто не видел, что происходит внутри. Уже стемнело, на столике между мисками с финиками и медом горел огонек в масляной плошке, освещая только какие-то фрагменты и выхватывая из темноты детали. Александра села, чувствуя, как сердце сильнее заколотилось в груди.
– Ты позволишь мне сесть? – спросил Даниэль и, не дожидаясь этого позволения, опустился на землю. – И отведать твоего ужина?
– Ешь, – сказала Александра. – Где ты был?
– Ходил к лекарю, он сменил повязку на ране. А еще я слушал новости. – Даниэль вытянул из ножен кинжал, которым только вчера (кажется, сотню лет назад!) перерезал горло грабителю, и отхватил кусок жареной телятины. – Признаться, они меня тревожат. Сегодня Аз ад-Дин гнал лошадей, чтобы ночью дать им отдых, а дальше двинуться уже более размеренно. Он не хочет утомлять людей и животных перед решающей битвой, которая, несомненно, случится – не одна, так другая. И он прав. – Даниэль оторвал зубами кусок мяса, прожевал, проглотил и закончил: – Говорят, Салах ад-Дин завтра или послезавтра осадит Тиверию.
– Откуда ты узнал? – ахнула Александра.
Даниэль, ухмыляясь, постучал себя по уху.
– Я умею слушать. И смотреть. Я видел, как к Аз ад-Дину приехали гонцы от султана, а потом слушал, что они рассказывали у костра другим. Конечно, я знаю не все. Латинянское войско стоит в Галилее, у Сефорийских источников, и несет с собою Животворящий Крест Господень. Сам Ираклий, патриарх Иерусалимский, там. Им два дня марша до Тиверии, и если Салах ад-Дин осадит город, возможно, именно туда направятся латиняне.
– Тиверия – оплот Раймунда, – сказала Александра. – Я бывала там.
– Жестокая ирония, верно? Граф Триполийский всегда выступал за мир с Салах ад-Дином, а тот осадит именно его город. Они друзья. Возможно, султан надеется, что после этого Раймунд уговорит короля и тамплиеров решить дело миром. Я бы не надеялся. – Даниэль покончил с телятиной и взялся за куриную ногу. – Мы, воры, люди злые, а потому обычно оказываемся правы. Салах ад-Дин не отступится. Не после того, как Рено де Шатильон коснулся его сестры.
Александра смотрела, как движутся его руки. Даниэль сбросил куртку и закатал рукава рубашки до локтя, ничуть не заботясь о том, что это может смутить даму.
– Значит, битва уже совсем скоро?
– Выходит, так. – С курицей тоже было кончено, и кинжал в мгновение ока раскромсал персик. Косточка стукнула о блюдо. Даниэль ел с таким аппетитом, что Александре тоже захотелось; она дотянулась и взяла себе персик.
– Ты вроде не беспокоишься совсем, что мы окажемся в мусульманском войске около осажденного города.
Даниэль пожал плечами.
