Она преувеличила… В наказание! Ладно, пусть даже в наказание. Какая разница. Сейчас моё время.
– Ты права, Людовика, молодец, у тебя хорошая память. Тогда давай, Леда. Начинай.
Не подозревая ещё, какое безумство собираюсь совершить, превращаясь в самоубийцу, камикадзе, я ловко и быстро, как белка, в один миг забралась на парту и раскинула руки, подобно распятию над головой сестры Бенедетты.
– Отче наш… – громко воззвала я, обратив взор вверх, к небу. – Иже еси на небесех…
И хотя я никого не удостоила даже взглядом, сосредоточившись на своей молитве Царю Небесному, всё же ощутила вокруг какую-то робкую, напряжённую тишину и полнейшее подчинение.
– Да приидет царствие твоё…
Я продолжала излагать свои просьбы. И уже собралась со всем пылом попросить Господа отпустить мне грехи. Вот тут-то, не сомневалась я, по крайней мере половина моих одноклассниц прослезится. Но, к сожалению, в классе неожиданно поднялся какой-то сильный шум, очень мало похожий на аплодисменты.
– …Яко на небеси… – пара крепких рук подхватила меня под мышки, и в одну секунду я оказалась в партере, – и на земли!
Сестра Бенедетта тенью накрыла меня. Против солнца её лицо выглядело тёмным и злым. Распятие, свисавшее с шеи, раскачивалось от резкого движения. Я выпрямилась, наверное, она сильно придавила меня, опуская на пол.
Сердце моё колотилось в висках, как той ночью, когда температура поднялась до сорока, и я бредила. Я ровным счётом ничего не слышала из того, что происходило вокруг меня, как в немом фильме.
Девочки, открыв рты, дрожали. Людовика рядом с сестрой Бенедеттой отрицательно мотала головой. Сестра Бенедетта что-то говорила и говорила, и говорила, и говорила. Что же касается меня, то я оглохла.
Очень возможно, что сестра Бенедетта что-то спрашивала у меня, а я не отвечала, хотя она повторяла свой вопрос уже в четвёртый и в пятый раз. Если бы она не взяла меня за плечи и не встряхнула, я, наверное, так никогда и не услышала бы её.
– Можно узнать, что ты хотела сделать, Леда Ротко?
Я не ответила ей в шестой раз.
– Ты ответишь мне или нет?
Нет никого страшнее рассерженной монахини. А сестра Бенедетта исходила яростью.
– Да.
– Что да?
– Да, хочу ответить.
– Так отвечай!
– Я не поняла вопроса.
Сестра Бенедетта дышала, как мехи, свисавшее с шеи распятие по-прежнему раскачивалось.
– Садись на место, Леда Ротко! И вы тоже, девочки, садитесь на свои места.
Тут началось общее движение.
Ноэми сидела рядом со мной, как на похоронах – втянув голову, уставившись в пол, вздрагивая и хлюпая носом.
Я оказалась виновницей какого-то бедствия и чувствовала себя очень неловко.
Я догадывалась, что должна извиниться, но не понимала, в чём заключается моя вина. Если бы только кто-нибудь подсказал мне, за что нужно попросить прощения, я ни секунды не медлила бы.
Сестра Бенедетта тоже вернулась на своё место за кафедрой.
Некоторое время в классе стояла тишина.
– А теперь проведём перекличку, – сказала сестра Бенедетта, отнимая руки от лица.
– Людовика Альтьери.
Людовика поднялась за партой позади меня и произнесла «Здесь», со злобным удовольствием пыхнув мне в затылок.
Ноэми проговорила «Здесь», как умирающая.
В то утро занятия сопровождались лёгкими смешками, которые сестре Бенедетте удавалось приглушить лишь иногда, и то ненадолго.
Звонок прервал мою сотую по счёту попытку написать своё имя, тогда как другие, учившиеся делать это уже целую неделю, легко выводили собственные фамилии.
Сестра Бенедетта провела нас во двор и оставила под наблюдением сестры Миртиллы.
– Поговорим после перемены, – сказала она, словно клещами сжав мне предплечье.
Если учесть опыт моих первых двух дней в школе, перемену следовало бы назвать
Сестра Миртилла, бедняжка, вообще не понимала, на каком свете она оказалась. Круглая, подпрыгивающая, словно воздушный шарик, она всё воспринимала в самых радужных красках, и все вокруг неё были прекрасны и замечательны.
Как она могла подумать, будто девочки действительно водят хоровод вокруг меня, остаётся загадкой. Если бы мы и правда вздумали водить хоровод, то я, надо полагать, тоже ходила бы по кругу вместе со всеми, а не стояла бы в центре.
Сестра Миртилла оставалась так далека от действительности, что даже похвалила девочек:
– Молодцы. Продолжайте и дальше так.
А на самом деле происходило примерно то же, что и в прошлый понедельник.
Все, кроме Людовики, окружили меня. Разница заключалась лишь в том, что теперь на меня указывали пальцем и не задавали вопросов. Они насмехались надо мной и хохотали до упаду. Разница оказалась и в том, что Ноэми не стояла рядом, а сидела на ступеньках лестницы, что вела из Колледжа во двор. Я видела, что она нахохлилась там, словно сыч, уткнувшись головой в колени. Я же стояла неподвижно, лишь посматривая в ту сторону, откуда доносились насмешки.
– Давай, Леда, прочитай нам
– Ооооотче наааааш, – вторила ей другая, раскинув руки, словно кто-то тянул их в стороны.
– Давай, Леда! Ты что, язык проглотила?
И хохочут.
– А потом как ты делала?
– Давай, ну ты ведь знаешь молитву… Читай дальше…
– Может, дашь нам сегодня наши яблоки? – спросила самая высокая девочка.
И все опять смеются.
Да, яблока на этот раз не было. Я не открыла бы мой портфельчик, даже если бы меня принялись избивать, как Либеро колотил Фурио и наоборот.
Вдоволь насмеявшись над моим сольным выступлением, девочки и в самом деле стали водить вокруг меня хоровод, напевая:
– Леееееда дууууурааааа… Леееееда дууууурааааа… Леееееда дууууураааааа…
Тут Людовика прошла в круг, встала рядом со мной и посмотрела на них.
– Прочь отсюда! – приказала она.
