приезжал выспросить себе свидетельство о происхождении и паспорт для длительного путешествия за границу, но не выдержал испытания, какому подвергают всех достойных граждан, и синдик, который не знал его и не видал никогда доселе, отказался выдать и свидетельство, и паспорт.
Все горячо хвалили осмотрительность синдика.
Вот какой разговор состоялся на следующее утро в кабинете полицейского писаря в Лиестхале, главном городе кантона. Едва пробило одиннадцать.
СТАРЫЙ СЕКРЕТАРЬ СУДА. Не соизволите ли выписать французский паспорт на имя Иоганна Августа Сутера, уроженца Рюненберга?
ПОЛИЦЕЙСКИЙ ПИСАРЬ КЛОСС. А есть у него свидетельство о происхождении, подписанное синдиком общины?
СТАРЫЙ СЕКРЕТАРЬ СУДА. Нет, этого у него нет; но его отец был моим старым другом, и я ходатайствую за него.
ПОЛИЦЕЙСКИЙ ПИСАРЬ КЛОСС. В таком случае я не выпишу паспорт. Хозяина нет сегодня. Он пусть решает, как хочет. К сожалению, он уехал в Аарау, а я на таких условиях паспорта не выдаю.
СТАРЫЙ СЕКРЕТАРЬ СУДА. Но, милейший, это уж слишком. Я ведь говорю, что его отец был моим старым другом. Чего же вам еще?
ПОЛИЦЕЙСКИЙ ПИСАРЬ КЛОСС. Любезнейший Габис, я исполняю свой долг. Остальное меня не касается. Без свидетельства о происхождении я не выдам паспорта.
Поздно вечером из Берна пришла депеша с королевским приказом о заточении без суда и следствия; но путник уже пересек швейцарскую границу.
Иоганн Август Сутер оставил жену и четверых детей.
Он перешел швейцарскую границу под Мариаштейном; потом, пройдя краем леса, выбрался прямо к горам. Было по-прежнему знойно, солнце нещадно жгло. Тем же вечером Сутер добрался до Ферретты и, укрываясь от сильнейшей грозы, переночевал в заброшенной риге.
На следующее утро он пустился в путь еще до рассвета. Он сильно отклонился на юг, чтобы не заходить в Делль, прошел Ломонт и достиг области Ду.
Он отмахал без передышки расстояние в двадцать пять лье. Голод терзал его. В кармане не оставалось ни гроша. Талер, отданный им мальчугану в Рюненберге, был последним.
Еще два дня он провел на пустынных горных пастбищах Франш-Монтань, вечерами бродя вокруг ферм, но лай, который поднимали собаки, гнал его обратно в лес. Впрочем, однажды вечером ему удалось подоить корову в свою шляпу, и он жадно выпил горячее, пенистое молоко. До этого он ел только сорванные побеги кислицы и сосал стебли цветущей горечавки. Еще он набрел на первые в году ягоды земляники и, должно быть, долго помнил их.
В тенистой прохладе под елями лежали застывшие хлопья снега.
В то время Иоганну Августу Сутеру был 31 год.
Он родился 15 февраля 1803 года в Кандерне, в великом герцогстве Баденском.
Его дед, Якоб Сутер, основатель династии «бумагопроизводителей Сутеров», как они записаны в реестрах церкви Кильхберг в Базеле, ушел из маленькой общины Рюненберга четырнадцатилетним юнцом, чтобы отправиться на обучение ремеслу в город. Лет десять спустя он превратился в самого крупного бумажного фабриканта в Базеле, и его связи с университетскими городками Южной Германии развивались так бурно, что в Кандерне он основал новую бумажную фабрику. Как раз этой мануфактурой управлял отец Иоганна Августа, Ганс Сутер.
То были старые добрые времена цеховых объединений; бумажный магнат еще заключал тогда контракты с приказчиками и служащими, принимая обязательства на сто один год вперед, а его жена, хозяйка, каждую весну заваривала целебный фруктовый настой для очистки крови, который хозяйская семья выпивала вместе с семьями рабочих. Секреты ремесла отец передавал сыновьям, но по мере того, как все крупневшее производство расширялось, начиная зависеть от индустрии и писчебумажного дела — печати, производства мраморной бумаги, книг, торговли в писчебумажном магазине и книгоиздания, — они становились достоянием и других членов семьи. Каждое новое поколение, постигая ремесло, придавало новое ускорение «бумажному делу» предка, уже славному и обретавшему репутацию во всей Европе.
(К слову, дядя Иоганна Августа Сутера, Фридрих Сутер, контрабандой переправлял памфлеты и брошюры революционного содержания, привозя огромные связки книг из Швейцарии в Эльзас и распродавая их в землях между Альткирхом и Страсбургом, что помогло ему под видом «известного всем книготорговца» пережить дни Террора 1793–1794 годов, неизвестные подробности которого он рассказал в своих воспоминаниях. Еще и сегодня один из потомков великого бумажного фабриканта, Готлиб Сутер, держит в Базеле переплетную мастерскую на той старинной и безмятежной площади, где школьницы-малышки бегают взапуски вокруг памятника местному селянину-стихотворцу:
Ларек у него совсем махонький. Готлиб, мозги у которого слегка набекрень, увлекается сектами, посещает религиозные собрания и ходит в тюрьмы проповедовать узникам слово Божие. Веру он меняет чаще, чем рубашку, и колотит своих ребятишек смертным боем. Еще чаще он заглядывает в кабак, где все свои тайны поверяет рюмке. Со времен Генерала все Сутеры таковы.)
Не дойдя одного лье до Безансона, Иоганн Август Сутер наконец окунает израненные ноги в ручей. Он усаживается среди лютиков, в тридцати метрах от большой дороги.
Из редкой мальвовой рощицы на большую дорогу высыпает дюжина молодых немцев. Это веселые ребята, они хотят пешим ходом пройти по Франции. Один ювелир, другой продает чеканки по металлу, третий ученик мясника, есть и лакей. Все рассказывают о себе, окружив Иоганна. Это компания добрых собутыльников, всегда готовых приударить за любой юбчонкой и осушить стаканчик, даже если не хочется. Они в одних рубашках, а связанные в
